| ПРОЛОГ | ГЛАВА 1 | СЧАСТЬЕ | ГЛАВА 2 | НЕНАВИСТЬ | ГЛАВА 3 | РАДОСТЬ | ГЛАВА 4 | СТРАХ | ГЛАВА 5 | НАСЛАЖДЕНИЕ | ГЛАВА 6 | ВИНА | ГЛАВА 7 | ЛЮБОВЬ | ЭПИЛОГ |
БОРИС МОИСЕЕВ | КНИГА ПТИЧКА ЖИВОЙ ЗВУК | ЧИТАТЬ ONLINE
ПТИЧКА ЖИВОЙ ЗВУК // — ЛЮБОВЬ?
…Для меня — это трагедия! К сожалению. Трата себя в никуда. Я никогда не получал взаимной любви. И не знаю, что такое взаимная любовь. Я прожил эту свою часть жизни, короткую или длинную, по-любому можно судить, и мне страшно признаться, что я никогда не был любим. К сожалению…
Любовь. Это слово значит очень многое. И употребляют его легко и по любому поводу. К примеру, можно сказать, что я люблю, там, березки, люблю смотреть на московские купола… Но это — фуфляк! Бред! О’кей? Нет, наверное, это приятно. Но это — не любовь! Я говорю не об этой любви. И физическая любовь — для меня тоже не главное. Я никогда не был ей ослеплен. Намного важнее для меня духовная любовь. Например, наши отношения с Аллой Борисовной Пугачевой. Сложные отношения длиною в четверть века. Очень сложные. Но она мне нужна. И я ее люблю, но особым состоянием любви… Но то, что я ее принимаю как мастера, как художника, как личность, — совсем другое. И так во многом, почти во всем…
А может, просто я не знаю этого слова в ином понимании, кроме публичного? И в то же время это главное в моей жизни. Я пытаюсь разобраться, понять. Я оглядываюсь назад, смотрю на свою жизнь, вспоминаю детство, первую попытку любви…
Дом, в котором я рос, находился от школы через дорогу. И однажды — я хорошо помню, это был сентябрь,— возвращаясь после уроков в своем школьном костюмчике, я обратил внимание, что какой-то пацан все время ездит вокруг на велосипеде. Он кружил вокруг меня день, потом второй. Он был какой-то такой… это трудно передать словами… А я — еще ребенок — говорю:
— Какой красивый у тебя велосипед!
Ни у кого тогда не было велосипедов. А у него был. На вид этому пацану было ну, лет семнадцать, может, шестнадцать. И он предлагает:
— Хочешь, я научу тебя кататься? Садись на раму.
И он везет меня… ни много ни мало — на кладбище! Для чего? Да… Вот с этого все началось. Перевращение… пере., пере… не знаю, как это назвать? Движение, наверное, какое- то… Он сбил мне мозги своим отношением, любовью, вниманием. Внушил, что я должен принадлежать только ему. И его прихотям. И когда я начал с ним общаться, я понял, что это как… Что я вхожу в какой-то ужас… Но в этом парне я нашел то, чего ни в ком никогда не видел. То, что мне было очень важно. Чувство защищенности! Тогда меня все время били, а с ним меня никто не трогал! Я не понимал, чего он от меня хочет… И все равно шел на это. Защищенность! Вот что было важнее всего.
Я не имел этого ни от отца, ни от матери. Я получил ее от этого сильного пацана. Тогда мне еще многое было непонятно. И я как-то ничего такого не чувствовал… Я не понимал, что нормально, что ненормально. Но я знал, что он будет меня встречать после уроков танцев, будет встречать из школы. И так продолжалось до моих четырнадцати лет, пока я не уехал в балетное училище. Лет этак… с восьмидевяти, наверное. Только потом я узнал, что он уже сидел как-то, по малолетке. Что вот эта страсть, наверное, оттуда. Она какая-то у него была… другая. Он, конечно, прошел какую-то свою историю. До меня. Но он дал мне чувство защищенности. То, чего мне не хватало больше всего. И все изменилось, понимаешь, да?
Конечно, это были близкие отношения. Я прогуливал школу, я не ходил на уроки. Я все время ждал его. Он мог прийти в любой момент. Он был хозяином моей жизни. И я, маленький мальчик, понял, что это — моя жизнь. Что вот так мне надо…
Но главное в моей жизни пришло позже. И главный секс, и главная любовь. На всю жизнь и через всю жизнь. Первый секс у меня был с женщиной, которая стала моей настоящей первой любовью. Так случилось. Наверное, это одно из самых важных событий моей жизни. Очень непростая, глубокая история.
К тому времени у меня развился страшный комплекс. У меня был… Как это врачи называют?.. Фимоз [Сужение крайней плоти полового члена (мед.)].
Но я же этого не понимал и не знал! Я этого стеснялся и просто не имел никакого секса. Никогда! Ничего! Конечно, там… терки — да.
Это было. Балетное училище… Гримерки, раздевалки… Мальчики — девочки, лапанье — хапанье… Но никакого секса не могло быть! Почему? Потому, что это просто не могло произойти. Очень больно, как-то стыдно…
И вот я впервые встретил женщину, которую безумно полюбил. А эта женщина, ни много ни мало — народная артистка Литвы. Ведущая актриса Литвы! В то время она была моей фантазией, моей мечтой. И она меня заметила. Это она подвела меня к нашей близости. Ее звали Эугения. Сегодня она очень богата и живет в Америке…
Я появился у нее на постановках спектакля «Учитель танцев» Вильнюсского молодежного театра. Привела меня туда моя близкая подруга — Наташа Огай. И вот эта актриса влюбляется в меня. В то время мне было двадцать три года, может, меньше. А ей было лет сорок, может быть, сорок пять. Это была красивейшая женщина. Красивей женщины в своей жизни я не видел. Но у меня — стоп! Я не могу иметь секс! Из-за комплекса боли. Я понимал, что не готов к этому. Физически не готов! И вот я, втихаря, в Вильнюсе иду в республиканскую клинику, нахожу симпатичного молодого доктора, рассказываю ему свою историю. Понимаю, что я должен ему довериться, как на исповеди. Мне было страшно и неудобно. Бормочу — слушай, у меня такая проблема. Вот мне надо как-то… Что-то… И он говорит:
— Дай я тебя посмотрю.
Он посмотрел и засмеялся:
— Ерунда!
И бах! Трах! Ух! И все! Он сделал небольшую операцию и вылечил меня! О’кей? Я думаю, это все совершила любовь. Любовь по имени Эугения! И она стала моей первой женщиной. Она сделала меня мужиком! С ней я впервые познал плотскую любовь.
А когда на нас все ополчились, я испугался. И за нее, и за себя. Потому что ее тоже пугали… Общественность, коммуняки, сотрудники театра, ее родственники. Все кричали в один голос:
— Да что ты выбрала? Педераста?! Тебе нельзя — ты народная артистка, ты звезда нации, ты кого выбрала?!
А ведь я уже был непоследним человеком. В то время я был профессором Литовской государственной консерватории! В двадцать три года! Литовцы мне доверили педагогику. Ученики были моими ровесниками. А я тогда уже выступал с оркестром «Тримитас». Я был местной звездой! Но нам пришлось расстаться. Весь этот крик, шум, издевательства… Все это было невыносимо и страшно пугало. И в это время она получает сумасшедшее наследство в Америке и уезжает из Литвы…
Прошло много лет. И вот однажды, наверное, года четыре-пять назад, мы с Сережей Горохом идем по Лос-Анджелесу. У меня там были гастроли. А я знаю, что в данный момент она живет в Америке, в этом городе. И что она является владелицей огромного состояния…
Стояла страшная жара, сентябрь, пекло такое! Лос-Анджелес, духота… Там нет мошек, нет каких-то, там, комаров, ничего нет. И только это ощущение душа, мокрой сауны, по которой ты ходишь. А ты не берешь машину, потому что тебе хочется посмотреть этот… квартал Сансет. И ты идешь по нему и тратишь бабки, потому что тебе в кайф! И вот мы переходим огромную улицу, а мимо нас проезжает шикарное авто… И вдруг мне кажется, я вижу в этом лимузине ее профиль, ее прическу… Я бросаю Серегу, бегу через дорогу на красный светофор, кричу ей, и… машина останавливается! Останавливается возле банка. Открывается дверь, выходит женщина с похожей фигурой. Я подбегаю и кричу… Кричу по-литовски. Я обращаюсь к ней и кричу от счастья… Понимаешь? Да?! Она поворачивается… И я вижу другое лицо. И женщина лепечет мне по-английски:
— Сори, ай донт андестенд ю. Вот ду ю вонт?!
Она испугалась этого бешенства, этой энергии, моего страха не найти, страха снова потерять… Она почувствовала мой страх и тоже испугалась. Женщина начала кричать, быстро села в машину и уехала. А я остался один. И вокруг только пустота и духота чужого мира…
Это случилось со мной как отдельный эпизод жизни. Это серьезные чувства и огромный ком удивительных и значимых для меня воспоминаний. С тех пор я не позволял себе иметь контакт с женщинами не любя. Я не понимал, как это можно?! Это для меня — эмоции и чувства, а не факт биографии. Да. Это был такой секс, который я запомнил на всю жизнь. А любовь к этой женщине у меня была и есть всегда. Но все равно у меня остался комплекс…. Какой-то боли, какой-то вины.
После расставания с Эугенией, там, в Вильнюсе, я был разбит, размазан, понимаешь? После вот этого взлета и ухода моих мозгов в историю с женщиной, я получил такую общественную оплеуху, что оказался в полном провале эмоций и чувств… Я понял, что я выброшен из этого эксперимента с женщиной, из этой пробы!.. Я ничего не ожидал уже, не искал, ни на кого не смотрел. Мне нужно было что-то делать, как-то отвлечься. Я должен был чем-то заполнить эту пустоту. И я, имея уже свой коллектив, решил, попрактиковаться как балетмейстер и хореограф. И кроме основной работы решил собрать еще одну труппу, знаешь, таких красивых девиц. Для исполнения модных танцев диско. В восьмидесятые годы это было очень популярно.
И вот в этой группе я встречаю одну девочку. Польку с удивительным именем Эрмина… Красивую и очень нежную… А она, ко всему, еще была такая… безумно тупенькая. И мне хотелось этой тупенькой как-то помочь. Она то музыку не слышала, то забывала движения. Но всегда очень хорошо выглядела и была прекрасно одета. Я помню ее белокурые волосы и весь ее образ… Он был настолько хорош, и настолько цеплял… Она была, знаешь, как сказочная героиня, как ее? «Алые паруса»? Ассоль! Да! Вот такая, тонкая и нежная, которая вдруг приплыла ко мне после всей этой трагедии и ожиданий…
А еще ей очень в кайф было, когда я на нее орал. Особенно когда вокруг стояли люди, там, девочки из группы… То есть ей нравилось, когда я обращал на нее внимание. И я орал. По любому поводу:
— Что там ты не слышишь?! Ты глухая? Рыба! Тетеря!
Короче, немножко такое унижение. Влег- кую. А ее это прикалывало, и она начала за мной ухаживать. Она была из хорошей польской семьи. Литовские поляки в то время часто ездили за границу, в Польшу, привозили хорошую одежду… И вот эта жилка: я тебе, а ты мне, я продам это, продам то… Эта жилка была в Эрминке. И как-то я с ней начал общаться, дружить… Короче говоря, случилось так, что мы вдруг оказались вместе. Сошлись, что ли…
Но параллельно у меня был такой, знаешь, не секс… а так… друг. Мой ровесник, литовец, который работал просто, тупо официантом в одном из самых модных и дорогих ресторанов гостиницы «Вильнюс». Это на бывшей улице Ленина — сейчас уже проспект Гедиминаса знаменитого. И вот этот парень, не помню уже имя, он меня все время дергал. Дергал, потому что я был популярен, наверное. Дергал, потому что ему было просто интересно со мной общаться. И у меня была такая… двойная жизнь. Часть с ним, а часть с этой Эрминкой.
Она тогда жила с бабушкой. С такой настоящей полькой, которая даже не говорила ни по-русски, ни по-литовски, а только по-польски. И до одиннадцати-двенадцати, пока бабушка не ложилась спать, я тусовался с этим парнем. А потом бежал к Эрминке, и мы трахались и переворачивали все эти диваны, кресла, которые плохо стояли там в этой квартире… и какой от этого был кайф!..
Хотя настоящий кайф и настоящий секс, подчеркиваю, у меня был только с Эугенией. Вообще, впервые войти в плоть и понять, что это такое! Это может быть только однажды. И только с любимым человеком. И я понял, что с Эрми- ной я этого не испытываю. Может, потому, что она была очень молода. Не было такого притяжения, как к взрослой женщине, и я не получал того, что давала мне взрослая женщина. Женщина, которая играла для меня роль и звезды, и великой актрисы. И в то же время мамы и подруги. Да. Вот такое смешение всего. Такой взрыв эмоций, который может перевернуть всю жизнь.
И я понял, что мне больше в кайф тусоваться с этим пацаном, чем играть и доигрывать историю с Эрминой. Сейчас у нее уже трое детей. Но все это ушло, и ушло. Я об этом даже как-то не вспоминаю… Журналисты часто пытаются проследить эту историю, вытащить на свет, но я считаю, это ни к чему. И никому это не надо. Прошла жизнь, прошла история. Мы чужие люди. Все. Так… волна…
А вообще, во многом мужики — последние скоты. Если бы все мужики чувствовали как женщины и могли чувствовать самих женщин, они бы столько глупостей по жизни не сделали! Мужики не могут ценить чувств. Наверное, гомосексуалисты способны больше ценить любовь женщины. Они понимают ее душевные страдания.
Но у меня другая любовь. Другая любовь к человеку мужского пола. Это не похоть физическая. Мне нужно увидеть человека, несущего добро, который скажет: «Слушай, мне насрать, кто и что о тебе говорит. Ты мне нужен как человек, как личность. Мне интересны твои мозги, твои чувства». А может, и он недополучил всего этого когда-то или недополучает? Должно быть взаимопонимание. Вот — главное! Да, я, так скажем, встречаюсь с молодым человеком. Уже много лет встречаюсь. Он женат, у него дети, но мы встречаемся. Не тайно, а именно встречаемся! Но не потому, что я не боюсь наказания Господня. Нет! Просто нет грязи в этой любви. Нет похоти и какой-то извращенности. И нет предательства. Здесь другое — здесь нужда! Всю жизнь я ищу то, что я не получил от отца. Защищенности,.. Вот просьба, которая все время звучит во мне. Чувство, которое никогда во мне не погаснет. И страшно, когда ты ошибаешься, ударяешься о стену какого-то равнодушия и, может даже, предательства…
Знаешь, есть — дождь, а есть выражение — моросит. Я — эгоист! Чистый эгоист, я знаю. Самой высшей пробы эгоист. Но я могу страдать! Я любил, я безумно любил! И со мной чуть даже не погибли люди, когда я однажды хотел разбиться на машине. Из-за несчастной любви. Но потом, после внутреннего копания, понял, что все это такая хрень! Я понял, что это — дождь моросит. Понял, что не было ливня, не было холода, жары, зноя и ветра, который вызывает настоящую любовь. Просто — моросит, и все!
Среди мужчин я не знаю любви. Я ее испытывал, но она, к сожалению, никогда не подтверждалась другой стороной. Может быть, потому, что у меня такая профессия. Профессия, из-за которой от меня все время чего-то ждут… Но не любви. Помощи, защиты, там. Денег — это само собой. И когда все это видишь, то начинаешь так же относиться к людям. Ты им перестаешь доверять, потому что понимаешь, что не может быть мужской любви. Все это увлечения. Баловство. Душевное баловство. Это баловство от одиночества, от ненужности. Понимаешь? Я пытался создать с мужчиной семью. Были попытки. Но они заканчивались трагедией. Знаешь, я думаю, что это не было какой-то ревностью ко мне как к объекту сексуальному. А была, скорее, ревность как к объекту денежному. Я думаю так. Был, наверное, страх потерять меня как кошелек, как благополучие.
Было оно… Восемьдесят седьмой год. Я в Сочи встретил одного парня. Пришел на концерт к Лайме Вайкуле. Мы с ней в то время очень дружили. Она мне очень симпатична. Своими какими-то правильными результатами, как артистки. И вот я пришел к ней на концерт и увидел у нее в балете, как я называл его, «здорового русского красивого коня». А потом, когда спектакль закончился, я вышел… и, знаешь, как это бывает, проходят люди друг возле друга… И вдруг, какая-то искра, бух! Взрыв! Это был он.
А потом мы уже ехали на такси в отель. Мы всю ночь болтали, трепались и утро встретили вместе. Начался такой роман. У него было потрясающе красивое имя — Герман. Внешне это был очень спокойный и очень внимательный человек. А внутри — эгоист похуже меня. Он сам из Питера, топа это был Ленинград. И эта его высокая культура, нравственность и деликатность в общении меня очень очаровали. Я в нем видел такого… не мальчика московского, знаешь, там, гея, который за пять копеек тебя предаст и продаст. Пустого. А Герман был Нарциссом с благородным, гордым, и в то же время очень таким добродушным характером. Очень правильным…
Итак, мы встретились. И произошло зачатие какой-то любви и отношений… Он ушел от Лаймы, пришел в мой коллектив. Я тогда впервые создал очень скандальный проект. Он назывался: «Борис Моисеев. Братья и сестры». Такое яркое и точно определенное название имело колоссальный успех. Это был восемьдесят седьмой год. Я ушел от Аллы Пугачевой. И многие думали, что я рухну без ее поддержки, как без стенки. Нет. Я еще выше полез, и дальше прорвался, и получил очень много дивидендов, которые сыграли для меня сегодняшнего положительную роль. Я приобрел самодостаточность, самоуверенность…
Мы с этим Германом начали, скажем, вести общее хозяйство. Уже в Москве. И начали со съемной квартиры. А как еще? Жилья не было, ничего не было. Восемьдесят седьмой год. Все еще только начиналось. Мы снимали эти комнатки, квартирки и жили вместе. Все переносили вместе, всю судьбу. Судьбу, в смысле… нам было удобно, мы работали бок о бок. То есть уже никто ничего на стороне не позволял себе. Там кокетство какого-то, с кем-то. Знаешь? Ничего. Ну а как? В одном коллективе, все время рядом…
Но и в это время не было ощущения счастья, а было ощущение — ну… что тебя кто-то охраняет. Нет, не покой. Скорее, ощущение благополучия. То есть ощущение, что у тебя есть человек, который тебя спасет, будет защищать… Мы часто возвращались домой очень поздно. А я тогда жил почти у выезда на Ярославское шоссе. Это уже конец Москвы. Я жил в цирковом кооперативном доме, в хорошей однокомнатной квартире. Там царили уют и какое-то равновесие, что ли… Но от станции, от электрички до дома надо было пройти с километр. И часто там стояли хулиганы, и оскорбляли, и дразнили, и травили. Но я всегда знал, что с Герой меня никто не тронет, что у меня есть защитник. И защитник всегда должен быть рядом.
Так и сейчас. Может, в меньшей степени. Потому что есть какое-то разочарование. Гера, наверное, был самым честным из всех по отношению ко мне. А его любовь — более чистая, чем моя. Ведь я всегда был эгоистом, о’кей? И вел себя как эгоист. А он — хороший танцовщик, и, наверное, для того, чтобы он работал в моей труппе, я жил с ним под одной крышей и играл эту романтическую, красивую любовь. Но ее не было. Ее не было! Это все так, сказка. А потом это стало раздражать. Знаешь, насилие над собой всегда раздражает. И я решил, что с этим надо заканчивать.
И у него все было непросто. Появилась, знаешь, какая-то ожесточенность. И, конечно, Дикая ревность. Ревность ко всем. Меня — ко всем. А потом уже и зависть к моему успеху. Хотя он был тоже при деле. Но он — исполнитель, а я — художник. Он никак не мог этого понять. Отношения менялись, становились все более сложными и тягостными. А, учитывая, что любви не было, значит, и человек стал не нужен… Он стал мне не нужен! И все лопнуло. Но мы, я тебе скажу, долго терпели друг друга. Очень долго. Года четыре.
Расставание прошло спокойно. Наверное, он понял, что я не могу так больше жить. Нет смысла жить в состоянии вечной войны, вечной неудовлетворенности и неправды по отношению друг к другу. И мы тихо-спокойно разбежались. И все. Была попытка его возвращения в мою жизнь. Но она рухнула. Этого уже просто не могло произойти. Где он сейчас, что он? Я даже не знаю. Потому что жизнь пошла дальше, покатилась. Кто-то остался за бортом этой лодки под названием «Любовь». А просто дело в том, что вот не было того момента, вот того мгновения, которое называется любовью.
С тех пор прошло очень много лет. И то, что происходит со мной сейчас, мне трудно объяснить. Мне и странно, и страшно, и в кайф! Я не знаю… Не знаю, моя это семья или я попал в семью… Но есть человек… Данила. Сейчас ему двадцать три. Если раньше это было как-то иначе, то сейчас он — родной. Как часть меня, как часть моей жизни. Мы созваниваемся каждый день. Я всегда знаю, где он, с кем он. Он знает, где я. Это все очень непросто. Он не пришел ко мне на какие-то там гульбы, знаешь, или секс… Нет! Это другое. Совсем другое.
Я переживаю за него. Где он учится, с кем общается? Как он одет? Что он ел? Что он пил? То же самое и у него ко мне. Где я? С кем я тусую? Но! Нет никакого насилия в отношениях. А ведь у него есть своя семья! И очень любящая жена, которая в курсе наших отношений. Хорошая умная женщина… О’кей? У нее у самой почему-то складывались отношения в основном только с такими молодыми парнями. Она старше него. У них разница в возрасте — пятнадцать лет! И она терпима. Я тебе скажу, вот если бы он пошел к бабе, это было бы предательством. А ко мне… Она понимает это немножко по-другому. И принимает. Она ведь знает, где он ночами, вечерами. Но главное, что с моей стороны нет насилия, нет вот этого, знаешь: «Так! Ты сегодня к двум должен быть дома!» Ни хрена! Мы свободны — и он, и я!
Но это и моя ответственность! Я знаю, что я должен быть… как тебе сказать… быть в семье. Я должен быть верен ему. Я уже так просто не могу сходить направо, налево… Нет! Это реальная честность в отношениях. Сначала ведь не было такой привязанности. Скажу честно. Но пришло время, когда я смог сказать себе — даже не думай!
Этому уже года два, наверное. Может, больше. До этого я так, болтался когда хотел, где хотел, как хотел… Хоть бы что! Не было такой, знаешь, ответственности за себя и за него, ответственности за сохранение отношений. Теперь секс не так руководит мной, как когда-то. Я за него переживаю не как за любовника или за бойфренда, Я за него переживаю глубже, может быть, как за члена семьи. Вот эти эмоции, понимаешь, да, которые я не пережил в своей жизни, я переживаю сейчас с ним. Вот, наверное, так. Для нас ничего не имеет значения. Для него не имеет значения, кто я. Что я — Борис Моисеев…
Когда мы с ним встретились… Кстати, это была удивительная встреча. Это было в моей московской квартире. Я открыл дверь, увидел его… и все! И все! Без слов, без каких-то там прелюдий… Пришел курьер, принес мне какой-то пакет. Двадцатилетний курьер. Осень, холодно. Огромные красивые губы пылали на лице с большими красивыми глазами. Я помню эти губы, белоснежные зубы… Шапочка, темная курточка… И все! А я стоял в халате, из-под которого торчали голые ноги. Я даже не ожидал, что кто-то придет… Вот так мы встретились. Я вижу, ему холодно. Говорю:
— Вы пройдете?
— Да, я пройду!
— Вы чай будете?
— Буду.
Он, конечно, узнал меня. И, наверное, для него это был шок. После этого мы очень долго притирались друг к другу, очень долго. Никак не могли найти подход после этой красивой вечерней истории, когда я поил его чаем. Тогда я предложил ему снять обувь и надеть тапочки. Хотелось просто согреть, дать тепла… Вот так он остался у меня. Вот так началась эта новая жизнь.
Данила! Мне очень нравится это имя. Данила! Мы никогда не ездим вместе на гастроли. Но я все время с ним, когда не на работе. Как- то мы вдвоем ездили отдыхать… Но из-за этих комплексов, когда ты видишь, как вокруг смотрят, как все шипят… это не отдых, это каторга. Никуда не выйти, все озлоблены. Он хочет куда-то сходить, а я туда не могу, там народу до хрена. Мы с ним раз вышли, нос только высунули и сразу же убежали! А куда идти? Сидеть в этом роскошном отеле? Сколько там можно просидеть? А он же молодой пацан…
Мне однажды было очень плохо, и я даже чуть не разбился на машине… специально. Когда мы с ним поругались. Я очень переживаю все эти моменты, а они бывают… И всегда это — ревность! Я дико ревнивый. Я эгоист. Он же не сразу сказал мне, что у него семья, жена, ребенок. И я не сразу все узнал. Потом вдруг — бах! И все раскрылось. После этого все расставить на свои места было очень трудно. Но я не участвовал в этом. Все сделал он. Да и как-то само собой все образовалось. Ну… как-то так…
И появился этот любовный треугольник. Он, она и я! А ведь я не гей! Вот вопрос: почему меня геи ненавидят? Потому что я не в их лагере. Я живу в другой истории. Я живу в нормальной, красивой семье. И знаешь, у меня руки чистые. Я никому не мешаю, никого не развожу. Меня приняла семья. Другом, любовником, близким им человеком. И у Данилы нет проблем. Он живет нормальной полноценной жизнью. И объяснить это никак нельзя. Это можно только принять. Это есть, наверное, потребность природы. В каждом из нас. В каждом участнике вот этого любовного треугольника. Она кайфует от этого, он кайфует от этого… я… И круг замкнулся.
Но главное — не впускать в этот треугольник женский пол! То есть — все возможно, но не впускать женский пол! Конкуренция! Ее женщины не любят. Хоть и меня она тоже поначалу воспринимала как конкурента, а теперь — нет! Я для нее уже, скорее, как друг. От меня не исходит опасности для ее семьи. И это не пошлая жизнь. Это правильная жизнь, и на такую жизнь лучше нормально реагировать! Если бы меня не было, может быть, и у них не было бы таких успехов. Не было бы крепкой семьи, не было бы хорошей учебы в престижном вузе, не было бы достатка. Ведь я помогал им во всем. И всегда буду помогать. А кому еще я должен помогать, если не ему, не им?
Я иду по жизни семимильными шагами, только когда я в любви. Мне нужен кураж. Каждый день — кураж! Я должен быть в такой форме и в таком драйве, чтобы я мог нравиться молодому человеку… О’кей? Чем-то же надо покорять! У него же красивая молодая жена! И мне надо вести себя так и надо держать себя в таком тонусе и в таком порядке во всем, в одежде, в месте, где я живу… Мне это нужно, чтобы завоевать любовь! Любовь…
И профессия тут тоже играет свою роль. Если публика в зале видит, что я влюблен, что я самодостаточен, что я выхожу на сцену напитанный чувством, весь вот в этом кайфе, она чувствует это и проникается этим. Она заводится. О’кей? У меня есть любимый взгляд, любимые, там, слова, повадки, привычки, я же к этому стремлюсь, и публика это видит. Она же видит, что я не шатаюсь, там, по каким-то тусовкам, кабакам, мне не надо чего-то искать. Я знаю, что я приеду домой и у меня есть все…
Я хожу на дискотеки, но не на охоту, я хожу развлекать, дополнять себя. Но он не пойдет со мной! Репутация. И я это понимаю. А я не могу быть один! Но я — один. Это страшно. Ведь он не принадлежит мне! И я понимаю, ведь первое, кому он должен принадлежать,— конечно, своей семье! И я с этим смирился. Я на это пошел. И он на это пошел! И семья пошла. Наверное, это было нужно всем.
Ведь что такое любовь? Любовь — это красота! Я всю жизнь стремился влюбиться в красоту. И для меня человек начинается, пусть простят меня все, не с внутреннего мира, о котором все кричат: «Ой! Мне так важен его внутренний мир!» Да мне по фиг его внутренний мир! Грубо говоря. Поначалу. Вначале я не буду смотреть внутрь него. Я буду смотреть, какой он? Его внешние данные. Какая у него улыбка? Вот это мне важно! И только потом я буду смотреть внутрь, если он меня дико заинтересует…
И если почти три года его внутренний мир мне подходит, а мой Подходит ему, так, наверное, мы не просто так вместе? Он независимый молодой человек и я независимый… Да, взрослый, но умный и очень красивый человек. Со мной приятно еще и посидеть, поговорить. Я не тупой! Я не буду все время говорить только о сцене, об эстраде, я не буду говорить только о себе. Я буду говорить о нем! И все время буду спрашивать, слушай, а чем тебе еще помочь? А это — добро! Это от доброты! От его доброты и моей. Это взаимное добро — самое важное, что может быть. Мне так кажется.
Я прекрасно понимаю, что это не вечно. Что это, ну еще лет на пять. Ну, может, чуть больше, но не вечно! И, может быть, потому что я это понимаю, для меня это такой кайф! Может быть, все это — такой красивый выход на финальную фазу? Когда пройдет какое-то время и главный режиссер этого нашего спектакля взмахнет палочкой и скажет: «Дайте занавес!» Не дай бог, но это обязательно произойдет в наших отношениях. Я не кодирую себя на это… Но старость! Еще какие-то вещи… Жизнь, новые встречи… А физические недостатки? Ему двадцать три! А мне за пятьдесят. И все происходит только благодаря моему желанию все время влюблять в себя людей. Ведь это — одна из основ моей профессии. Есть желание всю жизнь покорять всех вокруг себя. Мне надо покорять. Чем? Музыкой, тембром голоса, видом. Как я одеваюсь, где я живу, как вокруг меня бегают. Все время суета, суматоха, волнение вокруг меня. Для чего я это делаю? Чтобы не потерять красоту. Потому что только красота отодвигает тот миг, когда режиссер встает и говорит: «Занавес!» Страшная фраза. Я был в театре. Там говорят артистам: «Осторожно, занавес!» — чтобы не ударило кого-нибудь. Это роковые слова…
Передо мной очень трудная задача. Я не должен говорить: «Я недооценил свои возможности!» Я обязан их оценить. Чтобы не пудрить мозги близким. Я должен показать, что я могу сейчас конкретно для них сделать. Что я могу им дать? Ведь он может сказать: «Я даю тебе то отношение, которого ты ждешь. Ты таким создан природой. Ты ждешь такого отношения. И ты его получишь. А что ты можешь дать взамен? Чем ты можешь ответить?»
Я должен быть готов к этому. К разным отношениям. Например, просто учитель — падре и ученик. Не учитель в нашем понимании, а падре, гуру, высший учитель! Вот он пришел в жизнь, молодой парень, но он, наверное, тоже задается этим вопросом: «Секундочку, я понимаю — ты крутая звезда, но я тоже крутой. Чем? Молодостью, красотой…» Я это знаю. Я ведь тоже был таким красивым и молодым, что ты с ума сойдешь… А эту красоту дает только любовь.
И я только через него, Данилу, узнал, как думает молодежь. С меня не нужно ничего требовать. Я сам дам. Клянусь тебе, я сам дам!
Вот я хожу на молодежные тусовки. Я знаю, как там все происходит. Они тоже сначала интересуются только внешностью. Это уже потом все остальное, то, что внутри. Они договариваются на берегу. Условия игры с тяжелым названием «Жизнь». Птичка — это не летать «с ветки на ветку»! Птичка — это взлетать над деревьями! О’кей?
А ведь мы с Данилой еще за три года до этой встречи пересеклись однажды, и он меня послал. Это он мне рассказал. Вот как бывает.
Да! Он — моя боль, мои переживания, мое страдание, и это — мой личный, частный секрет. Это первый раз, когда я все это рассказываю и произношу эти слова.
Вот Данила — он не гей! Это просто физика. Это — как есть или спать. И это не в защиту чего-то. Я не говорю ни о ком. Я никого никогда не осуждаю. Просто есть геи и есть пи- дарасы! Есть бисексуалы, есть гетеросексуалы и есть метросексуалы. На этом свете есть все.
И есть антисексу алы! Которые называются — быдло! Вонючее быдло, которое не стирает трусняк месяцами. Вот как надел его, и, пока возле яиц ничего не сгнило, он его не поменял.
И он еще мне в спину собирается плевать, что я пидарас! Так вот это большой вопрос, кто из нас пидарас? Это — раз! А есть нормальные люди. Это — два. И я говорю, не надо это показывать вообще никому. Ни детям, ни взрослым, никому. Сама природа соединяет людей в этот новый пласт сексуальной терминологии.
Или взять гей-парад. Ведь это даже не эпатаж. Это такой, знаешь, рынок утильсырья. Ведь так можно любовь превратить в утильсырье. А это же серьезные отношения, серьезная любовь. И у геев тоже. Просто не надо ее совать всем в лицо. Не надо людей натравливать на эту любовь. Не надо. Это же вызывает только негатив! Это не призывает людей к добру, гуманности, милосердию. Когда напоказ — вот это и есть порок. Это грязный порок — напоказ!
А что касается моей истории с Данилой… Я очень часто думаю, почему меня не тянет никуда, в принципе, на сторону? Но! Я могу кокетничать. Никто мне не запретит. И он тоже. Но у меня нет страсти, желания идти и искать нового друга. Ну не надо мне этого уже, понимаешь? Главнее — благополучие. В этом есть результат.
Вот в чем есть потребность! Вот смотри, Мы с Данилой встретились — у меня не было дома… Я, конечно, и тогда не был бедным. Я жил в дорогой квартире в Москве. Но с ним появились какие-то цели. Я стал водить машину. Появился стимул. Хочется быть современным. Потому что я понимаю, как ему было бы противно ходить и удовлетворять старую колоду… Фу! Я говорю это честно!
Конечно, меня что-то раздражает, что-то раздражает его, это естественно… Разругаемся к чертовой матери… А иногда — наоборот. Такое внимание друг к другу, такая любовь… Но! Я чувствую его. И когда появляются проблемы, переживаю внутри, но стараюсь не думать. А иногда срываюсь. То он гадость какую-то в эсэмэс напишет, не подумав. То я там взбрыкну, понимаешь? И тогда, хрен знает из-за чего, разбегаемся на какой-то период. И он взбрыкивал, и я… И разбегались, и сходились… Не знаю как он, но я с большой трагедией внутри. Он знает, что я за него очень переживаю. Он тоже переживает, естественно. Но я все же думаю, если бы ему было очень тяжело делить вот эту страсть между мной и его женой, то наша связь, любовь, не продлилась бы и трех месяцев.
И знаешь, в чем трагизм наших отношений? В том, что мы в какой-то период стали друг другу верить. Это — трагедия! Вернее, мы стали доверять. Не верить, а доверять. Мы не можем морально и физически друг другу изменить. Вот я сейчас нахожусь в таком периоде. Мне перед ним неудобно. Мне страшно, что я должен буду ему признаться: сука, я не могу тебе изменить! Это само по себе — кошмар! И это нехорошо! Он молод. Я должен себя готовить к какому-то дню… Когда все закончится… Понимаешь, нельзя быть эгоистом в этих отношениях.
Но сейчас я полон! Ко мне все проявляют дикий интерес! А последнее время — вообще!
И молодые, и старые… Почему-то они почувствовали, что я молод! Я не стесняюсь ездить в машине «Смарт». Я не стесняюсь ходить без охраны в магазины… Я не стесняюсь своего присутствия на земле! И, наверное, все это он… Данила! Наверное, это — мы. Наверное — это любовь.
В этой жизни нет ничего однозначного. Но я точно знаю, что никогда не предал и не предам женщину — это правда. Я не смог бы предать женщину. А мужчину смог бы. Но! У меня с этим тоже есть проблема! Телки почему- то меня всю жизнь ревнуют к мужикам. Завидуют, что ли? Завидуют. А может быть, они хотят, чтобы я и их любил тоже? Может быть. Но в этой жизни у меня пока не получится…
А вот в следующей, я клянусь и обещаю, что буду любить всех дам. Но в следующей жизни. Честно тебе скажу. А сейчас я имею право любить единственного. Не мешая никому! Мою любовь признали, мне доверили человека. Кто? Семья! Его семья! Поэтому, не прося прощения, я знаю, что я прощен. Перед людьми и природой.
Природа! У меня такая природа. Это же я рассказываю свою историю жизни! Выйдите завтра на улицу и возьмите историю кого-то другого. И это будет другая история. И другие взгляды на все эти вещи. Каждый человек вправе, как снежинка на ладони, иметь свой код. Есть код да Винчи, есть код Эйнштейна, есть код Зыкиной, есть код Пугачевой, Гурченко, Лещенко, Винокура… Но у меня он немножко… с тайным шифром. Чуть-чуть-чуть другой. «Не унижать никого». В моей душе, наверное, какая-то другая потребность… Во мне, наверное, два кода. Один — фалыпкод, а второй — настоящий.
Это как давать телефоны. Я же не даю свой настоящий телефон тем, кого не хочу слышать. Короче говоря, есть код такой, как у меня. Не хочется упоминать еще фамилии. Но я не виноват, что я, по жизни,— мужик! Крепкий, твердый, знаю, чего хочу, как я пойду, куда я войду… А вот перед красотой, сука, я превращаюсь в какую-то мягкую тряпку. Физически, не морально! Но в тряпку такого достоинства и такого тепла, что мне кажется, из-за этого меня и любят. О’кей?
Не я виноват, а природа, наверное. Я превращаюсь в ту ткань, в ту материю, которая от этого очень много получает, впитывает… Я не знаю как. Я никогда не думаю об этом. Но это любовь! В моем коде, наверное, пара букв всегда выпадает. Невозможно высчитать, какая буква, в какое время и в каком месте выскочит. Или не выскочит. Откроете вы мой код? Нет? Ну и не надо! И не пытайтесь. Не пытайтесь открыть то, что вам недоступно. Хрен с ним, пройдите эту строчку, идите дальше. А! Вам интересно? Вернитесь, прочтите эту строчку. Но там будет сказано не все… Это и есть мой характер. Я с ним живу. И любимый человек приходит лишь тогда, когда ему становится понятен вот этот код моих букв. И если вы не приняли мою историю, вы можете уйти.
Но если вы пришли на мой концерт, то, может быть, вы близки к разгадке моего кода? А может, и разгадали его. И тогда только я знаю, как вас размагнитить, раскачать и собрать ваши мозги! И все! Я ищу, как перевести вас на другую волну! И потом, конечно, попадаю! После первого же монолога — все! Вас пробивает! И вы чувствуете, как я к вам отношусь, что вы значите для меня по жизни. Вы понимаете, что я живу только ради этого. Ведь у меня другого ничего нет. Все! Я не считаю, там, дом, квартира, шуба новая — ничто, вообще, блин! Это все ни о чем, ни д ля чего. Вот вы — публика — это единственный стимул моей жизни. И это не понт, не пафос.
Иначе я бы так не отдавался. В полтинник — это смешно! Но на сцене я получаю полное удовлетворение. Секс, полное ощущение секса. Вышел на сцену — все! Конец. Чтобы меня убить, надо лишить меня профессии. Можно дать мне в десять раз больше бабок, это ничего не изменит, ничего. Я не смогу от этого отказаться. Я для публики, как наркотик. А она для меня. Конечно. Я же вижу все эмоции. И что самое главное — они настоящие! Да. А зрители видят, что я правильно играю! Играю честно, работаю честно. И тогда — полное ощущение… Они получили то, чего хотели. Это экстаз, оргазм!!! И вот они кончили вместе со мной. Финал спектакля… «Я люблю тебя, жизнь!» Потрахались… чистый половой акт…
Здесь есть и клоунада, и ребячество, и кокетство… И любовь! Такой салат эмоций, знаешь. Салат! С таким привкусом, ароматом… Вот какой-то девственности и, в то же время, порока… Порок и НЕ порок, понимаешь? Опять это выражение. Но оно точное! Потому что все — есть любовь!
Любовь — это то мгновение, ради которого человек появляется на свет. Любовь — это и порок. Любовь — это и гуманизм. Любовь — это и девственные чувства, проникшие в тебя и пережитые за какие-то маленькие секунды жизни. Слово любовь настолько огромное… Но когда начинаешь копаться в себе, думать, любил ли ты, то дай Бог, чтобы у всех живущих на планете Земля собралась бы одна минута любви. В целом. В принципе. Одна минута любви. Потому что это — мгновение! Это у всех так. А потом — привычка. А потом обязанность. Потом желание. Потом физика…
А любовь бывает один раз, секунду. Даже секунды нет. Это может быть не один человек. Их может быть много. Но каждый раз — мгновение. Мгновение, которое не имеет никакой временной единицы. Это мгновение, в которое нельзя сказать, что вот она — любовь. Но это то мгновение, о котором каждый может рассказать. И я не верю, когда говорят: «Ой, а я не люблю и никогда никого не хочу любить. И не буду…» Вранье! Нет в природе человека, ну, я не знаю, зверя, просто дерева, камня, пыли… чтобы не имел вот этого чувства любви!
| ПРОЛОГ | ГЛАВА 1 | СЧАСТЬЕ | ГЛАВА 2 | НЕНАВИСТЬ | ГЛАВА 3 | РАДОСТЬ | ГЛАВА 4 | СТРАХ | ГЛАВА 5 | НАСЛАЖДЕНИЕ | ГЛАВА 6 | ВИНА | ГЛАВА 7 | ЛЮБОВЬ | ЭПИЛОГ |
БОРИС МОИСЕЕВ | КНИГА ПТИЧКА ЖИВОЙ ЗВУК | ЧИТАТЬ ONLINE
БОРИС МОИСЕЕВ официальный сайт 