| ПРОЛОГ | ГЛАВА 1 | СЧАСТЬЕ | ГЛАВА 2 | НЕНАВИСТЬ | ГЛАВА 3 | РАДОСТЬ | ГЛАВА 4 | СТРАХ | ГЛАВА 5 | НАСЛАЖДЕНИЕ | ГЛАВА 6 | ВИНА | ГЛАВА 7 | ЛЮБОВЬ | ЭПИЛОГ |
БОРИС МОИСЕЕВ | КНИГА ПТИЧКА ЖИВОЙ ЗВУК | ЧИТАТЬ ONLINE
ПТИЧКА ЖИВОЙ ЗВУК // — РАДОСТЬ ?
…Огромная радость, когда я просыпаюсь. Для меня начало нового дня — очень радостное событие. Я просыпаюсь в радости и одновременно в легкой тревоге. Есть, наверное, такое чувство у людей. Радостная легкая тревога. Когда ты открыл глаза и начинаешь ворошить в своих мозгах, что тебе нужно сделать сегодня? Если ты понимаешь, что загружен какой-то работой, какими-то встречами, какими-то беседами, и ты знаешь примерно свой график, и тебя ничего не тревожит — это радость в радость.
А бывает радость — в тревогу. Вот, например, ты проснулся у себя дома, в Барвихе, и думаешь: «Боже, почему я вчера… суббота выходной день… а я никуда не вылез? Ни на дискотеку, там… Почему я не поехал ни на какие званые ужины? Ведь звонили артисты, звонили подруги, звонили приятели…. Кто приглашал в Нахабино, прогуляться по лесу, искупаться… Кто приглашал в ресторан «Причал», где собирается вся знать элитных деревень Барвихи, Жуковки… Почему я никуда не поехал?!»
И приходит тревога. Она родом из нищего, голодного детства. Она оттуда, из тяжелой, неустроенной юности. Эта тревога, наверное, рождается из перенесенных когда-то обид, оскорблений.— Я всегда себе говорю: -«Ты живешь среди знаменитых, роскошных, богатых людей, которые обрели свою радость в жизни разными способами. Кто-то трудом, кто-то воровством, кто-то, может, и убийством. О’кей? Никто же не знает, что за люди живут здесь вокруг… Ты рад, что живешь в богатом районе, но в то же время тебе тревожно. А вдруг они подойдут и скажут: «Слушай, а ты какого хрена сюда приперся? Радоваться с нами? Ведь у тебя нет состояния, там, в десятки-сотни миллионов долларов? У тебя другая радость! Не наша! Чужая!..»
Да. У меня, действительно другая радость. Она очень скромная. Скромная и, я могу сказать, такая… независимая. Когда я хожу по своему району, то иногда даже опасаюсь. Знаешь, не хочу, чтобы кто-то вслед чего-то ляпнул, крякнул… Понимаешь да? Чтобы жизнь была ну как-то теплее. Чтобы ее никто не испортил. Да, я ожидаю тепла от моей жизни* Я все время чего-то опасаюсь и, как ни странно, к счастью, ошибаюсь. Ты знаешь, когда идешь в тот же магазин, покупать продукты* ожидаешь неприятия, какой-то неприязшы И вдруг видишь радость на лицах людей от встречи с тобой…
Женя Фридлянд, который вот уже на протяжении десяти лет работает со мной, как-то задал мне вопрос:
— Ты знаешь, почему ты одинок?
Я говорю:
— Интересно, почему?
— А ты не умеешь дружить!
Вот, со всей моей, на первый взгляд, откровенностью, да? Со всей моей коммуникабельностью, желанием с кем-то что-то разделить — радость и горе, и признание, тревогу и еще что-то… Может быть, он и прав. Возможно, у меня больше любви к себе. И дико много какого-то страшного эгоизма. Я, наверное, по характеру эгоист. Все это так. Но! Я умею дружить! И когда я думаю о радости, первое, что приходит на ум, это — дружба. Радость от общения с людьми. Хорошими, добрыми, честными во взаимоотношениях…
Я дружу с Володей Винокуром. Мне приятно. Такие отношения — это не дружба взасос. Это уважение к личности. Понимание харизмы человека. Осознание того, что человек несет внутри. Володя — цельный и глубокий человек. Знакомство и дружба с такими людьми — огромная радость. Когда друзья находят в себе силы, не завидуя, бескорыстно, честно помогать друг другу, это — очень хорошо, очень ценно. И в моем окружении, в моем ближнем круге, такие люди, к счастью, есть.
Один из них, Петр Шеболтай, тогда — директор Государственного концертного зала «Россия», а сегодня — генеральный директор Государственного Кремлевского дворца. Он первый дал мне сольную сцену. Пятнадцать лет тому назад. Я пришел к нему со спектаклем «Борис Моисеев и его леди». Ему не давали, его толкали, били по голове. «Куда ты этого педрилу пускаешь?! Не смей! Что ты творишь» Его везде травили, а он все равно дал мне сцену. И я вышел с этой историей которая прогремела на всю страну. И была интересна всем. Понимаешь?
Я вспоминаю время, когда произошли те дикие события с ГКЧП. И в эти странные, непонятные, смутные времена Людмилу Зыкину вдруг приписали ко всей этой смуте. Якобы она — одна из тех многих деятелей культуры, которые поддержали и вписались в эту пургу… Против Зыкиной началось такое страшное гонение! А я в то время как раз только вернулся из Америки. И мне так было странно и непонятно. При чем здесь политика, когда речь идет о символе России! Сцена, личность и гений Зыкиной — это отдельная, великая история! Неужели кто-то может решать, пускать ее на концерт или не пускать? Кто-то может не дать звучать ее голосу? Нет!
И когода в девяносто первом году я делал премьеру спектакля «Борис Моисеев и его леди», я гонимую Зыкину пригласил в свое шоу и поставил в афишу. «Борис Моисеев и его леди: Людмила Зыкина…» Чувствуешь?! Клара Новикова, Лайма Вайкуле… это первый состав. Девяносто первый год. Ирина Понаровская, Валерия… Такой состав! «Борис Моисеев и его леди»! Сейчас, конечно это можно назвать пиар-ходом. О’кей? Но какой успех!
После статьи в «Аргументах и фактах» — «Борис Моисеев любит богатых мужчин1», пошел такой триумф, такой бум, что у меня ломились залы. Руцкой тогда уже был у власти. А Зюганов, к примеру, еще не стал нынешним Зюгановым! Но они все бежали на мои спектакли, они все кайфовали. Им было страшно интересно посмотреть на меня! А ведь я пошел на публикацию этой статьи, где я пишу, что я, там, «голубой», что люблю мужчин, только чтобы получить эту сцену. А это все — треп! Не было ни секса, ни богатых мужчин! Я не был проституткой — я играл проститутку. Я все это сам придумал. Я же жил на Западе… Я уже знал, как это делается. Я уже знал, что такое пиар. Как заработать деньги и имя сразу, не вкладывая ни копейки! И у меня получилось. Да!
Но сейчас я дико страдаю. Это отвратительно, отрицательно. Прошло столько времени, все изменилось, а меня травят! Меня все время травят и жить спокойно не дают. По сей день. То казаки, то онанисты, то гомосексуалисты… то еще кто-то. До сегодняшнего дня. Это не выдумки, это факты.
А тогда, после той шумной статьи, после всех этих историй, после всех этих, знаешь… После моего скандального возвращения я имел успех! Я понял, что могу очень многое. И Зыкина тогда взяла меня за руку, с благодарностью посмотрела мне в глаза и сказала: «Спасибо за то, что ты для меня сделал». Я был до краев наполнен радостью! Это не было возрождением Зыкиной. Она — честный человек. Она всегда работает в том жанре, в котором она себя создала. Это, скорее, торжество справедливости. Зыкина была, есть и будет. Как есть березка, как была, есть и будет русская песня…
Есть люди, которые сыграли положительную и очень добрую, очень важную роль в моей жизни. И этих людей я берегу. Берегу дружбу и отношения с ними. Они для меня очень дороги. Я зарабатывал эти отношения годами. Собирал по крупицам, оберегал и сохранял.! А это было непросто…
Я вернулся из Америки в Россию в девяносто первом году. А здесь все по-другому! Надя! Бабкина, так та меня просто на хрен послала:
— Фу, блин! Тебя же не было почти три года! Тут все пишут, что у педерастов — СПИД! На хрен! Руки тебе не подам!
Это не значит, что мы поссорились. А что, она должна была кричать, что рада меня видеть? Она же не знает где я, что я, как я… Я ж! не напишу себе на лбу: «Я хороший, здоровый, там, чистый…» А сейчас у нас с ней самые приятные отношения. Правда, мы встречаемся. И я не могу сказать, что я друг. Но я к ней, и я знаю, она ко мне, очень по-доброму относится. А на пятьдесят она даже сделала мне подарок — две подушки! Так я не могу от них голову оторвать. Я К кайфую! Я даже иногда беру их с собой гастроли. У них хорошая энергетика. Значит, от души, да? Бабкина — в порядке. Кстати, она же мне подписала рекомендацию на звание заслуженного артиста! Кобзон и Бабкина. Представляешь, как все происходит в жизни? Хотя, может, это какое-то извинение? «Я была дура, не понимала…» Может, тогда, опять-таки, кто-то ее накрутил? Всегда же крутят. Помощников-то много, говна вокруг хватает. Особенно в наше время и в нашем деле. А может, это такой поступок, жест?
Ведь я же когда-то обращался, допустим, к Алле, и она сказала:
— Нет, я тебе не подпишу, ты недостоин этого звания! — И добавила: — Я же Филе не подписываю! как же я могу тебе…
А ведь мы знаем друг друга уже больше тридцати лет! Вот ужё более тридцати лет, как я, наверное, волею судьбы, попал в семью Пугачевой. Да, примерно с семьдесят пятого года. С ней отношения у меня такие… трепетно-сложные. Они никогда не были трепетно-влюбленными. Но всегда на каком- то таком уровне… дружба, дружба, дружба и потом… бах! Пауза. Ничего! Но, благодаря ей, в моей жизни появилась еще одна радость. Совершенно особенная. Это — Кристина…
Когда Алла меня встретила и подняла, тогда. же она и начала, наверное, наблюдать за мной… Она, чисто по-женски, я думаю, ко всему меня ревновала. К своим друзьям, к популярности. Знаешь, бывают такие ревнивые тетки. Но она никогда не ревновала меня к Кристине! У Аллы был ко мне какой-то… сентимент. Во-первых, я — Борис Михайлович, а у нее папа — Борис Михайлович. Во-вторых, ее папа родился в тех же краях, где и я. Понимаешь? И вот это все как-то накладывалось друг на друга. Но, тем не менее, особо Алла меня к себе и сегодня не подпускает. Во всяком случае, настолько, чтобы я стал ее близким другом.
А вот Кристина — совсем другое дело. Это моя особая, настоящая радость! Я все время, не навязываясь и не проявляя себя до конца, участвую в ее жизни. Для меня она и радость, и дружба, и любовь, и какое-то, наверное, спасение. Все это — Орбакайте! Очень трогательная, ранимая. Ты знаешь, если наблюдать за ней со стороны, посмотреть, с кем она дружит, с кем общается и с кем вообще делит свой мир, становится видно — она очень честная. У нее тоже немного друзей, немного настоящих подруг. Я не вижу вокруг нее хороводов. Она больше в, себе. Но если есть близкие люди — то честные, настоящие.
Она в чем-то такая же, как я. Мне очень нравится с ней общаться. Да. Мне это интересно… Вот мы недавно с ней двое суток просто сидели и болтали обо всем: о детях, о ее близких людях, о тех, с кем она живет как женщина… Все ее друзья — мои друзья. Мои друзья — и ее друзья тоже. Мне очень нравится, что я один из немногих, кто знает ее честную, правильную и откровенную личную жизнь. И эта ее скромность очень подкупает. Я знаю все ее любовные истории. Знаю ее счастье в любви, и трагедии в любви, и внутренние переживания…
А еще я знаю ее профессию и ее в профессии. Когда я пришел на концерт Мадонны, я сидел и думал: «Боже мой! Если бы мою девочку, Кристину, одели в ту же „обертку», она убрала бы Мадонну по технологии производства и по темпераменту, который в ней заложен матерью, отцом… Убрала бы в два счета!» Я уж не говорю о себе. Ей со мной рядом совсем делать было бы нечего…
Ведь есть живой звук, а есть мертвый звук. Понимаешь, да? Звук, который может быть хорош, даже роскошен, но он — мертвый. О’кей? У Мадонны он мертвый, не потому, что — идет фонограмма. Нет! Фонограмма ни при чем. Это уже другая история, которая никого не должна волновать. Важно совсем другое. Энергетика. Вопрос — ЧТО? Что ты несешь в толпу? Что ты несешь в публику? Что от тебя получают зрители? Живое или мертвое? И тогда рождается радость понимания, кто мы такие…
Конечно, чего только не услышишь о Кристин!, каких только сплетен. Не, не, не!.. Я этого не люблю и не терплю. Дурачки, вы не понимаете! За этим нежным образом — очень сильная женщина! Она не прет, как мама. Она немножко другой ментальности. У нее другая завязка. Литва — Россия! Другие корни, другая кровь, какая-то другая харизма. Она устроена немножко по-другому. Она особенная и радость от общения с ней тоже особенная. Дорогая…
В нашей жизни был такой страшный и одновременно счастливый эпизод. Алла отправила нас отдыхать в Сочи вдвоем в тот трагический год, когда погиб теплоход «Адмирал Нахимов». Сама она была занята на съемках.
Мы вдвоем уехали в Сочи. Тогда маленькая! еще девочка, Кристина делала только первые самостоятельные шаги. У Аллы не было времени заниматься дочкой. А мне она доверяла. Криста меня всегда любила, всегда слушалась! И по сегодняшний день я ее чувствую и отношусь к ней, знаешь, условно, как к своей дочери. Если можно поставить «условно» перед словом дочь. О’кей? Я всегда это чувствовал! Наверное, и она…
Помню, в то лето я старался как мог развлекать Кристину. Я очень хотел, чтобы она почувствовала себя, во-первых, красивой девупи кой. Как-то так сложилось… ей все время почему-то твердили: «Ой, ты не так выглядишь! То нос длинный, то еще чего-то. То ты неуклюжая, то спину гнешь — горбатая будешь!» Все время ее отчего-то шпыняли, знаешь… А я, наоборот, ей говорил:
— Криста — ты сумасшедше красива, гы я супер! Ты — красавица! Ты умная, ты талантливая и очень скромная девочка!
И вот мы с ней рванули в Сочи. И так там гуляли!.. Мы каждый день меняли отели. То жили в «Жемчужине», то переезжали в «Дагомыс» тусоваться, кривляться! Нам было в кайф, было жутко весело. И вот в один из дней я говорю:
— Слушай, Крис, пришел корабль «Нахимов» — это суперлайнер. Его еще немцы строили. Потом его забрала Россия, его отреставрировали. И там такая стала красота! Хочешь, сходим посмотрим?
А у меня был один знакомый дядька. Я на каникулах немножко подрабатывал ^подписывал контракт с Одесским пароходством и ездил развлекать толпу на этих советских круизах: Одесса—Сухуми, Ялта—Одесса, Сухуми—Батуми и так далее. Я и говорю:
— Пошли? Я
Она:
— Пошли!
И мы приходим с ней на корабль. А я накануне был на этом корабле. Выступал, танцевал и играл. И вот нас встречают. С почестями, как дорогих гостей… Нас водили кушать, угощали. Ей настолько это все понравилось! Ей понравился и корабль, и вся эта атмосфера, и еда. А во время круиза, естественно, «все включецо», как говорят сейчас. Все это без денег, платить ни за что не надо. Мы с ней гуляли по кораблю и кайфовали. И Криста просит:
— Слушай, а давай останемся на корабле и поедем прямо из Сочи дальше по маршруту?..
Я уже почти было принял решение:
— Давай останемся!
Думаю, дядька хороший. Нам дают хорошие каюты. Развлекаться будем — бары, дискотеки. Там столько молодежи, разных интересных людей. И все хотят видеть Моисеева и дочь великой Пугачевой. Ну, в общем, все — полный набор. Все! А жили мы тогда в «Жемчужине». И мы, втихаря, уже почти перетащили все свои тряпки из отеля.] И вдруг я засуетился, занервничал и спрашиваю:
— Криста, ты знаешь, мне кажется, мамаша твоя оторвет башку сначала мне, а потом тебе.. Давай звякнем в Москву?
А тогда не было мобильных телефонов. Звонить можно было только из отеля или c переговорного пункта… А она:
— Да не звони никуда. Мы тихонько про-1 едем немножко, выйдем в каком-нибудь ropoде и вернемся обратно.
Я говорю:
— Нет. Я позвоню.
Ну не хотелось мне на себя брать такую ответственность. Ну зачем? Алла все-таки доверила мне дочь… И мы звоним Алле. Она туя же отвечает:
— Я занята и не морочьте голову. Какой круиз? Какой «Нахимов»? Вы там что, с ума сошли? Вам чего не хватает? Вообще возвращайтесь в Москву!
Я говорю:
— Криста, все, конец нам. Нас не пускают.
Кристина была дико расстроена. А я ее утешал:
— Ты особо не переживай. Потому что этих круизов еще будет… Вон там дальше плывет какой-то корабль… — не помню названия, но их было много, кораблей. Плавало там…
Но «Адмирал Нахимов!» Очень модное путешествие и стоило безумных денег. Билеты не достать. Только для советской элиты. Там члены партии, главные чиновники и так далее… Одним словом, Кристина очень расстроилась. И вдруг мы, в эту же ночь, узнаем, что произошла крушение! Это было ужасно. Просто подумать страшно, что случилось бы, если бы Алла согласилась.
У нее есть дар, и я этому свидетель. Есть от Бога данное предчувствие, и Богом данная интуиция, и способность к целительству. Я помню, в том же Сочи, кажется в девяносто четвертом году, я работал с оркестром Анатолия Крола на стадионе. Крутой такой концерт. Выступала шведская звезда Викки Беккер. Певичка с красными волосами! Помню, меня это дико удивляло, и в то же время было жутко интересно.
И вот идет этот концерт на стадионе. А там со сцены надо было спускаться по лестнице, чтобы подойти к трибунам. Уж очень нас просили устроители, мол, выходите поближе, чтобы публика могла рассмотреть… И я, конечно, в таком кураже, знаешь… Ну как же! Я и шведская певица! Оркестр Крола, танцы-шмансы! Я спускаюсь по этой лестнице, и моя нога попадает в такую дырку между железом и деревом. У меня сдирается вся кожа. Но я все равно дотанцовываю этот номер, прихожу за кулисы и говорю:
— Все, пипец!
Приехала «скорая». Начали, там, эту кровь останавливать, ногу перевязывать…
После концерта, после всего этого происшествия, я еду к Алле. Она в это время жила в знаменитой Красной Поляне, на даче у мини-?, стра обороны Гречко. Это был мой первый визит в такой большой, серьезный дом. Дом члена Политбюро Центрального Комитета товарища Гречко… Я приезжаю к Алле Пугачевой в гости. Алла спокойным голосом спрашивает:;
— А что случилось?
Я рассказываю:
— Алла, все! Наверное, я больше не буду работать. Потому что проблема с ногой.
Она сидит и спокойно так говорит:
Ну что ты паришься? Да все это ерунда. Снимай свою сраную повязку.
А повязка уже была промокшая, вся в крови… И вот Алла берет со стола, на котором стоял шикарный ужин, бутылку водки, открыв ваетее, как сейчас помню, и просто мне на эту содранную кожу из горла льет… К утру не было ничего! Остался маленький рубец. Его и теперь можно разглядеть… Как это объяснить и что это было, не знаю!
А ее сила и сейчас огромная. Женщина, сегодня совсем уже не юного возраст, она до сих пор обладает удивительными способностями. Это шок, когда ты видишь ее за кулисами! Как она подползает к сцене почти без сил… Но вдруг конферансье объявляет: «Алла Пугачева!!!» И из этой подползающей женщины вдруг вырастает глыба — Родина-мать, которая разрывает зал одним своим появлением, одним движением. И уже неважно, какие у неё там формы. Толстая, худая? Во что одета? Как причесана? Как сделана? Уже никого не волнует. Энергетика. Такая энергетика, которая всю жизнь с ней.
Меня очень огорчает, что мы по сей день не можем себя Одеть в ту обертку, которая называется «Made in USA». Все равно мы, русские, российские артисты, по производству отстаем. Я не беру драму, театр… У них немножечко больше движения. Потому что меньше затрат, меньше вложений. У нас, на эстраде, нужно больше вкладывать. А никто не хочет рисковать. Никто не хочет играть в эту игру. Поэтому все производство так, в полурожденном виде, и происходит. А жаль…
Ко многому, что происходит сейчас на нашей эстраде, я отношусь неоднозначно. Но молодых артистов я люблю. Хотя и не все у них получается. Я понимаю, им трудно. Ведь они еще не имеют репертуара. У них нет характера, нет харизмы. А что вы хотите? Сколько он прожил? У него мама, папа, а может, у кого-то бабка… Вот он и попал в эту «Фабрику звезд». Он что, переживает так, как я? Так, как я, мучается: «А что я завтра буду петь? Какую тему подниму?» Нет!
Но они все такие разные! К примеру, я очень хорошо отношусь к Алсу. Она очень милая, светлая девушка. Я люблю с ней общаться. Мы с ней как-то целую ночь просидели в гостинице в ресторане, проговорили. Мы не могли оторваться друг от друга, настолько она приятная, чувственная, ранимая, правильно воспитанная. В мусульманской семье… с уважением к родителям, к старикам, вообще к людям. Это очень большой Плюс. И у нее все это есть. И уважение к традициям, и национальная гордость какая-то… это очень подкупает.
В моей жизни были люди с далекими от России национальными корнями, и в то же время они состояние страны! Я безумно рад, что мне посчастливилось Познакомиться с Махмудом Эсамбаевым. Я не учился у Эсамбаева. Но я его очень уважал. Уважал как личность, как колоссального «фокусника Жизни». Он для меня — великий фокусник и магистр, магов… Наверное, так. Я был с ним очень дружен. Впервые мы встретились, когда он при: шел на мой концерт в зал «Россия». Я уже был очень популярен, Мне было года двадцат£ три, по-моему. Я тогда работал у Аллы Пугачевой. Он пришел ко мне в гримерную и просто поздоровался. С тех пор мы стали понемногу общаться.
Я всегда принимал участие в его мероприятиях. Когда он был председателем Союза эстрадных деятелей, я под его эгидой с удовольствием давал благотворительные «женские» обеды, как я их называл. У меня четвертого марта день рождения. И в этот день, несколько лет подряд, я «накрывал поляну» для бывших артисток эстрады Москвы и угощал их в честь 8 Марта. Что-то сам давал или у братков просил бабок… Мне и самому-то жрать хотелось, но неудобно, знаешь… надо было… Понты, говорят, дороже собственного желудка.
Специально Эсамбаев меня ничему не учил. Скорее даже немного ревновал к моему триумфу, к успеху. Потому что ему уже было семьде&Щ А мне, когда мы познакомились, еще даже не было тридцати! Я весь такой легкий, такой, знаещь… все екце впереди… Конечно, немножко… зависть. Да. А я его очень любил й звал его Мусик. Он мне это позволял. Я очень ценил в нем… наверное, это присуще людям Кавказа… Вот он сказал — он сделал. Но если не сказал главного слова, не полюбил — он никогда пальцем не шевельнет! Мусик… А меня он любил и уважал. Он, по-моему, раз десять подавал меня на звание заслуженного артиста России. Подряд! Он как-то даже просил за меня там, в Кремле, у власти того времени: «Дайте ему…» Но ты ж понимаешь, конечно, — ничего.
ЕМУ! Ему отвечали — НИ-ЧЕ-ГО! Вот это грустно. Человек, который обладал такой властью, популярностью, уважением всей этой великой страны, получал такой ответ. Ему говорили:
— Он же изгой! У тебя не пахнут руки?
До такой степени меня не любили, не понимали или боялись, не знаю. Но все равно. Было чувство такой радости от дружбы с этим великим человеком. Радости, которую ничто не могло загадить, испачкать.
А в последнее время я очень сдружился с Лолой Милявской. С Лолитой. У нас с ней много общего, похожего. Сам не знаю чего именно, но многие об этом говорят, и почему- то нас часто сравнивают. Мол, вот дико похожи, как брат и сестра. Да и она меня всегда называет сестричкой. И подписывает эсэмэски — «Сестра». Понимаешь? Ну, о’кей. Пусть будет! так.
Как-то мы с ней ехали откуда-то с гастролей, пообщались, и неожиданно возникло такое, знаешь, взаимопонимание! Лолита — интересная и умная. Да, очень умный и тонкий человек… А еще, она очень чувственный человек. Очень эмоциональный. Но дико несчастна, дико одинока. Потому что заполнена. А это — от мозгов. Мозги же никто не любит. Если человек имеет мозги, остальным уже не очень интересно быть рядом. Потому что она все предчувствует, все знает.
А, может быть, нас объединяет одиночество? Наши чувства к людям, которых мы мечтаем любить, а не получается… Вот это все, наверное, и сливается в какую-то, знаешь, гармонию чувств. Схожесть, родство душ… И с Сашей Цекало я в хороших отношениях. Он давал мне много прекрасных проектов, я у него играл. Но я не выступаю буфером в их отношениях, нет. Это их история, в которой мне нечего делать. Зачем?
Но кроме людей искусства есть у меня и другие друзья. Например, такой Слава Шу- маев. Который в непростой девяносто первый год поверил мне и дал полмиллиона рублей! Это была огромная сумма в то время. Он дал мне деньги на фильм «Риголетто», где я сыграл главную роль. Слава — бизнесмен. У него свои магазины, какие-то компании. Но он никогда не ставил для себя целью получить с меня какие-то деньги, прибыль. Хотя этот фильм имел колоссальный успех на Западе, не здесь. У нас в стране его даже не крутили. Он просто вложил деньги в меня. От чистого доброго сердца. Взял и вложил деньги в кино!..
Мне и сейчас, конечно, хотелось бы сыграть какую-нибудь роль. Очень хотелось бы. Но яркую роль! Я играю в кино, и играл немало. Но в основном какие-то эпизоды. Единственная роль, которая тронула меня не как киноактера, а, скорее, как человека, пытающегося быть киноактером, это в «Риголетто»! С удивительным составом актеров. Режиссировал Боря Бланк. Но таких предложений, к сожалению, очень мало. Все так, несерьезно как-то…
Или, например, я могу рассказать тебе об Игоре «Толстом»… Есть у меня такой друг. Толстый, как я его называю. Добрый, теплый, красивый человек. Но я не могу сказать, что это мужская дружба какая-то или какая-то мужская вера, там. По большому счету, у меня нет мужчин-друзей. Это, скорее, уже семейность. И Игорь Толстый, опять-таки, не друг, а уже семья. Уже столько лет и столько движений вместе… Плюс брутальность его характера. Он и в тюрьме сидел, и в бизнесе дико поднимался. Был очень богат, потом вдруг падал, разбивался, опять взлетал. Понимаешь, да?
Мы познакомились, кажется, в девяносто втором году, не помню. Я встретил его на одной из первых церемоний вручения национальной премии «Овация». Была такая. И я один из первых получил эту награду.
В то время был какой-то такой голод, и артисты очень любили такие вечеринки. Общественные вечеринки типа вручения премий. Там можно было немножко чего-то пожрать на халяву, выпить. И вот после этого награждения вдруг меня подзывает такая веселая, красиво одетая компания. И в этой компании была очень приятная молодая беременная женщина. И они пригласили меня к своему столу.
Огромный стол, за которым сидели в основном мужчины. Такие, дико серьезные. С вальяжными жестами и прямыми речами. На лицах каждого было написано: уверенность, деньги, победа, жизнь. Харизма! Да. На каждом.
И мне почему-то так захотелось сесть за этот стол. Я же получил премию! Я был весь в таком состоянии… Облит и насыщен адреналином, радостью победы, знаешь, серьезной победы. Ведь я только возвратился из Америки. Вроде, на хрен, никому не нужен, а тут вдруг я получаю премию! И сразу — «Овация»! Это в то время было — ну все! «Оскар»!
И тут вот эта компания, эта беременная женщина… И я, уже немножко подвыпивши, подхожу… А я победитель!.. Я подхожу к ней и говорю:
— Ты знаешь, у тебя будет мальчик. Он будет очень красивый и беленький.
Она улыбается:
— Да? — И сама вся светится.
Я вижу, как ей приятно. А в то время еще не смотрели в животы, не рассказывали заранее, что там. Тогда еще не было всякого этого УЗИ… И я не знал, что где-то рядом сидит ее муж. Красивый молодой мужик, очень красивый. Они выслушали меня и предлагают:
— А ты присаживайся к нам,— я настолько им этим своим балагурством сразу понравился, что они спросили: — Борян, скажи, чего ты хочешь? Вот чего ты сейчас хочешь? Мы можем для тебя все.
Ну, знаешь, как это делают настоящие мужики. Мужики-победители! Я помню, что билеты на ту церемонию стоили безумно дорого. И люди платили. Кому это было по карману. Им — было. Я вижу этот роскошный стол, засыпанный, заваленный — в то время, когда жрать было нечего, — коньяками, икрой, кол-
басой и всеми вкусностями того времени» понимаю» что это очень непростые люди…
Я никогда не любил бедность… Наверное* это у меня с детства — бежать от бедности. Потому что бедность для меня — это глупость сродни заболеванию души. Почему люди бедны? А потому, что они ленивы. В основном. Я понимаю, бедны, например, инвалиды. Бывает такая трагедия в жизни. Но здоровые, умные, крепкие — у них не должнр быть так…
И я, чтобы выпендриться и быть, наверное, для них еще более интересным, отвечаю; j
— Я хочу ящик «Кока-колы».
Тогда это была большая проблема. Да. Это тоже была проблема! А мне хотелось не просто быть попрошайкой. Знаешь, я мог попросить коньяк «Камю», о’кей? Водки «Столи% J ной», там, килограмм икры… Но я думают! «Нет!» Я скажу: «Кока-колы!..» Я ведь чис- тый, светлый, блин! Я не жадный* Я — не стащ j дарт! И для меня искусство, таинство эстрады w это все! И больше в жизни мне ничего не надо!В И вот я говорю:
— «Кока-колы», ящик!
Через, буквально там, я не знаю, двадцать минут, испуганный товарищ-официант — мальчик, совсем мальчик какой-то, лет семнадцати-восемнадцати, белобрысый, как и вся эта компания, русский такой, настоящий русский — тащит и ставит возле стола ящик «Кока-колы»!
Но на этом я не успокоился. Я заявляю:
— Простите, но я просил два ящика!
Понимаешь? Мне надо было доиграть. Не то что каприз, но мне нужно было вот так выпендриться, по-настоящему. О’кей? Дать из себя крутую суперзвезду. Ну вот, блин, я хочу только «Кока-колы». И еще ящик! Через некоторое время — еще ящик, но не один, а уже два! Итого я получаю — три ящика «Кока- колы».
Я внимательно изучал этих друзей. Молодые люди. Им было лет двадцать семь—тридцать. Но по разговорам я понял, что многие из них прошли непростую жизнь. Очень непростую. Кто-то сидел в тюрьме по малолетству, кто-то там еще чего-то… И в этой толпе я заметил Игоря Толстого — они его так называли. Такая кличка у него была — Толстый. И этот Игорь Толстый вел себя как-то иначе. Он больше молчал и не играл на публику, не бравировал своими возможностями… Я почувствовал к нему какой-то такой… трогательный интерес и теплоту.
Я рад, что тогда в нем не ошибся. И сейчас он мне друг, очень близкий друг, почти семья. Он даже купил дом рядом со мной. Окна его прямо напротив моих. Мы очень близко дружим. Это не дружба сексуального какого-то значения. Он мужик брутальный — этот Игорь Толстый. К которому я в любое время могу приехать. Остаться пить, гулять. Знаешь, да? Делаю что хочу. И никаких там вопросов о сексе. Нет! Никогда, никогда не возникало. Даже в голове не было…
Но он знает все о моей жизни, о моей профессии, о моих трагедиях, и падениях, и взлетах, и переживаниях, и любовных историях. • То есть он человек, к которому я могу просто прийти и говорить на любые темы. Это Игорь Толстый. Так все продолжается и сейчас. Нам нечего делить и нечему завидовать. Это большая радость. Мы из разных миров. От этого нам легко вместе…
Этот мир создает отношения, соединяем людей между собой, разводит их в разные стороны. И всегда это разные события. Всегда не похожие друг на друга… Иногда они даже похожи на любовь, но это — другая история. Я могу себе позволить просто с обалденным пацаном-проститутом получить огромный кайф! Редко это, знаешь, мимолетно.! Бабок зафигачить, машину подарить. Драйв.» такой… Радость! Драйв до оргазма! От того, что ты все-таки этого добился, понимаешь?! Вспоминая свою юность, понимая, что это такое. Потому что я прикоснулся к нищете, потому что я когда-то дико хотел жрать… Всегда хотел жрать! Хотел быть красивым, хорошо одеваться. И теперь вот этот драйв… Я все: имею! Я отдам бабки, но это не будет любовь, это будет физическое какое-то чувство. Может, даже животное. Даже секса, может, не будет, но это ничто… Я купил себе мяса. О’кей? Забурлил и ушел в тину! Я могу себе это позволить. Я это заслужил, я это заработал…
А вообще, я считаю, дружба должна распространяться на все. На частную жизнь, на мнение о человеке, на желание встречаться, видеться. Наверное, наберется с десяток людей, а может и меньше, о которых я могу сказать: «Да, я с ними считаю свою дружбу в безопасности». Их немного. В первую очередь, это — семья Кобзон. Вся семья. Не один Иосиф Давыдович. Может быть даже, с ним у меня такие… более официальные отношения, о’кей?
Впервые мы с Кобзоном встретились… Наверное, это был БАМ, семьдесят пятый год. Это не были совместные концерты. Просто в те времена проводили такие огромные туры летом. Эта байда называлась: «Огни магистрали». И все артисты носились из одного маленького городка, где жили строители, в другой. Целый день нас мотали то на поезде, то на машинах… Один стадиончик, второй стадион- чик, третий. Я тогда впервые увидел Кобзона. Но он был слишком высоко. А я только начинался стеснялся с ним даже здороваться — он был недосягаем. А досягаем он стал для меня намного позже…
Лет так двадцать пять тому назад я работал в очень интересном доме, который назывался: «Совинцентр Континенталь». Это одна из самых первых точек, гостиниц типа делового центра, который был, конечно, закрыт для простого советского гражданина. Но для выдающихся граждан СССР он был открыт. И там я, случайно, на одной из вечеринок, в одной очень приятной компании, где были и дипломаты, и торговцы, и еще там всякие… я ветре- тил Нелли Михайловну Кобзон. Это жена Иосифа Давыдовича. И вот моя встреча с ней, моя преданность, любовь и дружба привели меня в дом Иосифа Давыдовича. В полном смысле этого слова, в ДОМ.
Теперь я — член семьи, в которой Наташа Кобзон, Андрей Кобзон, все пять внучек, конечно, мама Нелли Михайловны — Полина Моисеевна, сестра Иосифа Давыдовича, брат Неллечки… Я член этой большой дружной семьи. Я испытываю дикую радость от того, что они есть в моей жизни. С ними я чувствую себя настолько уютно и тепло, что верю — это главные герои моей истории, которая называется дружба. Она не притянута за уши мною. Они даже больше побуждают меня к дружеским отношениям, приглашая на семейный торжества, и так далее… Я был на всех свадьбах детей Кобзона — Наташи, Андрея. Я бываю на всех днях рождения их детей, понимай ешь? И получаю от этого огромную радость.
И они это чувствуют. Потому что они мне бросают такую палочку-выручалочку…
А генератор этой радости и генератор дружбы — Неля Кобзон. Мы знаем друг друга очень давно. Но особенно в последнее время стали очень близко дружить. То есть она, наверное, почувствовала мое желание и стремление, знаешь, как слепого котенка, прижаться к сиське вот этой матери-кормилицы, которая дает для меня очень важную историю. Наверное, самую важную для меня на сегодняшний день. Доверие и уважение к себе как к личности…
Потому что я всю жизнь — отвергнутый… Всех одолевает испуг, что я, там, педераст, гей. Что какая-то грязь во мне есть. Ее нет! Чушь. Шелуха. Но это чувствуют только тонкие люди. Конечно, это — Неллечка и еще две моих подруги. Или, можно сказать, сестры… Галя Романовская — очень приятная дама, такая, знаешь… Я ее называю младшей сестрой по возрасту она самая младшая среди моих подруг. И третья моя подруга Ада Тодд…Американка. Богатая, добрая, теплая, умная, талантливая и… пофигистка! То есть — мой характер, но только в бабе. Понимаешь? Ну вот, мы тусуем все вместе,;и я знаю, что вот это и есть честная дружба, От такой дружбы получаешь чистую радость, настоящую.
На днях я был приглашен на вечеринку семьи Кобзон. Были только самые близкие родственнику, Это и есть такой, знаешь, большой знак.
Вот сейчас мне позвонила мама Нелли Кобзон и говорит:
— Спасибо, Ой, ты так потратился! Вот, там, принес… Икру, там, купил…
Да о чем здесь можно говорить?! Как так? За любовь? Да я готов все деньги отдать за проявление любви ко мне любого человека. И конечно, моей мамочке Полине Моисеевне и сестричкам Галочке Романовской, Аде Тодд и Нелли Кобзон. Всей этой компании моих самых близких подруг. Я это очень берегу и храню.
Интересно, что, вообще, помогать мне и двигаться рядом со мной совсем не просто. Это ведь достаточно ответственная, опасная, прежде всего для репутации, роль. Для этого нужно иметь немало смелости. Думаешь, Кобзону не говорили миллион раз: «Чего вы его, там, держите в близких семейных друзьях?»
Когда я вернулся из Америки, одни косо смотрели на меня, другие — совсем отвернулись. Только Иосиф Давыдович и подал руку, поддержал. Я тогда пришел к нему и сказал:
— Иосиф Давыдович, мне надо все начинать сначала, а у меня ничего нет, ни копейки нет! Что делать?
А он, спокойно так:
Сколько тебе надо на старт?
— Тридцать тысяч долларов мне вот так вот; хватит.
И он спросил только:
— Сколько тебе времени надо, чтоб ты мог заработать и возвратить долг?
. — Ну хотя бы три месяца.
И он дает мне деньги! Без всяких гарантий, там, расписок… А в то время это была огромная сумма! Это триста тысяч долларов на сегодняшний день! Если не больше. С тех пор прошло ровно пятнадцать лет. И каждый день я испытываю благодарность к Иосифу Давыдовичу за то, что он поддержал и поверил в меня тогда…
Я думаю, Иосиф Давыдович ближе, чем родственник. Он мне не отец, а, скорее, брат.
Вот у меня есть три сестры и есть брат. Ангел- хранитель. Да. Ну, такой, знаешь… Я не скажу, что он за меня там где-то орал, дрался. Нет! Он нормальный человек. Он просто может совершить мужской поступок. А еще, наверное, в нем есть какая-то жалость ко мне. А может быть, свою роль сыграла история нашей нации, о’кей? Наверное, у евреев все-таки что-то такое существует. Почти родные… И, если есть возможность, они помогут «своему». И тогда, в девяносто первом году, он мне поверил. И помог. А уже через две недели я вернул ему все!
С тех пор я считаю Иосифа Давыдовича своим ангелом-хранителем. И любая его просьба для меня — закон. Я даже ездил с ним на избирательную кампанию в Бурятию. Хотя, честно говоря, я почему-то не очень люблю выступать при этих делах. Потому что, хрен его знает, что дальше будет? Хотите меня видеть? Дни рождения, праздники — пожалуйста. А вот это — кто, чего — непонятно. Я вообще считаю это неправильным. Вы же не живете в этом народе! Кобзон — да! Это его родина! На Украине — Королева — да, это ее родина! Я согласен. Но все остальные?! Мне это непонятно…
Так вот, поехал я в эту Бурятию… А нас там встречает масса народу, и все на одно лицо! Все так круто, знаешь! Встречает нас чуть ли не вице-президент там какого-то аула… Там же все президенты, все начальники… И лица такие широкие у всех! А я открываю окно машины, вижу все эти физиономии, и от удивления
у меня случайно вырвалось: «Здравствуй» здравствуй, хрен мордастый» И тут я поворачиваюсь, а за рулем рядом со мной сидит еще один «вице-президент»! А у него лицо, как если все наши собрать вместе! Я вдруг вспоминаю — это вице-президент чуть ли не всей страны! С вот таким лицом! Мне стало с сердцем плохо…
Приезжаем на площадку, стоят избиратели Иосифа! Это тот славный округ, где Кобзона! избирали. Юрты кругом, жарища, минимум аппаратуры. И колонки куда-то в тундру направлены. Где начальники сидят. Народ просто ничего не слышал, не понимал. А их еще так много! Пришли все. Живые, мертвые, те, кто недавно родился, кто недавно умер… неважно! Все! А как же! Такой аттракцион Иосиф Давыдович привез: Боря Моисеев — в Бурятии!
Они меня не понимают, я их не понимаю. Но прием был сумасшедший! Иосиф приехал! Нас, «инвалидов», привез. После страшной пьянки. Еле на ногах стоим! Хорошо хоть самолет был хороший… Я еле отработал это шоу. Причем неплохо… Но главное — когда я зашел в эту юрту-гримерную одеваться на выступление, знаешь, что там было? Кондиционер!!! Ничего нет — ни зеркала, ни сральника, ни умывальника — только кондиционер! Я обалдел! Я сунул морду в этот кондиционер… я умираю… Мне все, мне плохо!
Накануне был стол с губернатором. Он давал прием! А ты ж понимаешь — уважение народа, честь! Накрыть стол! Прикинь, тут я вообще офигел! Все главные лица! И такие… лица так лица! Только губернатор — русский. Хороший такой пацан! Сумасшедше классный парень! Лет сорок. Молодой парень — а уже губернатор…
И вот он нас принимает. Сидят все главные боссы, идолы… князья, короче. А этот губернатор — красавец мужик, душевный такой… Вот смотришь на него и веришь, что правда — может стать хорошей страной Россия! Если люди будут такие, как этот парень. Я клянусь, если бы он сказал: «Пошли в коммунизм!» — я бы за ним пошел! Такой человек!
Так вот в чек вся история… Они рубят голову барану. Разламывают ему череп, достают живые мозги бросают туда соль, перец, отрезают кусочек от уха, может, глаза, может, чего ещё, я не знаю, и все это мешают. Потом наливают стопку водки и пускают ее по кругу. Через этот круг водка проходит благословение. Оказывается, чтоб ты стал уважаемым человеком вот этого аула, вот этого места, я не помню, как это называется… Ты должен, из уважения к их традициям, эту водку выпить и мозгами с ухом закусить. И я это сделал!
Короче, они меня «напихали» этой водкой так… Я съел эти мозги, я съел еще столько… Ухо, глаз, не знаю, кого еще я там съел. Соли вот этой напихался… я потом я блевал та-ак!..
Я блевал всю ночь, все утро, весь день… Меня посадили в самолет, где летели такие же, как я,
«жертвы». А койка была одна, и вот я лег на нее и замер, чтобы меня только никто не трогал…
А рядом сидели Лада Дэнс, Лена Воробей и Света Моргунова… Она тоже выступала во время избирательной кампании… Так вот, сидит в самолете Моргуниха. Тоже теплая. Мат- перемат! Ну, мы гуляли до этого. И вдруг она ко мне прицепилась.
Мне плохо, но я понимаю, что скоро надо будет выступать… Пьянка пьянкой, но самолет дали — лети и работай! Губернатор губернатором, а ты давай-ка знай свое дело, И я первый, как самый мудрый, пришел в этот VIP-салон и лег. Когда мы летели туда, никто не ложился — вроде все молодые. Старые педрилки, знаешь, такие… А тут я в эту койку лег и растянулся. Типа — Майя Плисецкая на отдыхе! Лебедь, блин, раком щуку! Я в эту позу лег и лежу. Вдруг Моргуниха появляется сверху:
— Слышишь,— она мне говорит,— Борисивна?! — Она меня так называет.
Я говорю:
— Я тебя слушаю, моя дорогая.
— Встань! — по-русски она говорит прекрасно.— Очень хреново!
— Кому? — я спрашиваю.
Думаю, Лада Дэнс вроде сидит. Волосы сняла эти накладные и отдыхает. Уставшая… Тоже чем-то занималась вечером, кто ее знает? Лена вместе со мной гуляла, поэтому Лена Воробей тоже сидит с пивом. Я поднимаю голову и говорю:
— А чего, Свет, ты хочешь от меня? Кому здесь хуже, чем мне, вот интересно?
А в салон уже никто не заходит. Главная артистическая мешпуха [семья] Иосифа Давыдовича. Я, Елена Воробей, Света Моргунова, еще близкие… В общем, очень мало нас. Короче говоря, я лежу и спрашиваю, кому плохо? Оказывается — аккомпаниатору Иосифа Давыдовича. У него такое давление — что правда плохо. Я же не знал. Он сидел в другом салоне, понимаешь, да? Самолет такой. Тут VIP, тут второй VIP, там третий, хрен поймешь! Ну знаешь, самолет, который разделен по отсекам. Я не знаю, как это называется. Ну, по престижу, что ли. Разделен так разделен. По значению…
Так вот этот аккомпаниатор — народный артист России! Очень хороший человек. Я думаю, он мой ровесник, может старше немножко. Но ему было очень плохо, а я же не знал!
И Света Моргунова после этого праздника губернаторского, после всех этих ушей, мозгов, I всех этих водок… заходит и начинает мной руководить. А я с ней очень давно дружу. И отлично ее знаю.
Она подавляет своим профессионализмом, тембром голоса, которым она это все делает. Как она подает актеров! Она очень сильная баба, и, если ей кто-то не понравился из молодых артистов, она может обосрать по полной
программе. Помню, Света меня, по молодости, объявила… У меня был такой номер «Странное танго», где у меня волосы еще такие длинные. Свои, кстати, были! И она в концертном зале «Россия» могла себе позво- | лить объявить не «Странное танго»… а «Сраное танго!». Такой прикол. Она меня любила! как товарища, понимаешь? Но и я ее, кстати, | тоже.
Мы как-то с ней ездили на дни России в Южную Америку. Так она на португальском вела всю программу перед президентом Венесуэлы. На чистом испанском или португальском… Или какой там у них язык, не знаю. Она вела на их языке.
Помню, мы там все время хотели жрать. Нам ничего не заплатили, в Венесуэле этой. Мы были в составе делегации России, которой руководил Руцкой. Так вот, денег нет, ни хрена нет. Зарплату не дали. Так Бабкина ходила по городу и втюхивала этим венесуэльцам всякую туфту. Чуть ли не ложки деревянные. И все так — кто покупал, кто продавал. Все хотели кушать. Надя Бабкина, другие… Серьезные люди! Пятнадцать лет тому назад… Девяносто первый год!
Короче, я лежу в этом самолете… Этот аккомпаниатор — мертвый или не мертвый, я не знаю. Не умер еще, но он, практически… ле- жал, готовился. А вечером — шоу. А Иосиф бы голову оторвал, если бы увидел, что кто-то не вышел, не пришел. Или пьяный был, к примеру. Но я не пьяный был… я блевал всю ночь, какой я пьяный? Собственные кишки висели на зубах от рвоты. Короче, Света открывает рот и говорит:
— Пошел, 6…, на х…! Ты что? Он там загнется сейчас! Пошел отсюда на х..!
И это все в самолете. Крик, ор… Народ в шоке. Мы гавкаемся:
— Ах ты падла!
— А ты — педераст!
— А ты —говно!
Аккомпаниатор тоже, наверное, квасил, вот давление и поднялось. Но меня с этого места все-таки выкинули. Так что нету в жизни справедливостей.
Ну, это я так, ради шутки. А, говоря о дружбе, о чувстве семьи, хочу сказать о Вале Юдашкине. Я знаю его Очень давно. С восемьдесят седьмого года, наверное. При мне рождалась его история. При мне Отроились его отношения с модой. С его модой! Он такой, знаешь… по характеру очень добрый человек. О’кей? Добрый и разумный. Очень правильный, наверное. Правильный в чем? В профессии. Правильный в контактах с людьми. А когда у него есть этот контакт — он теплый и безумно щедрый душевно. Хотя внутренне он очень капризен. Ему тоже не все просто далось в этой жизни, наверное. Поэтому он не спешит распылять свои чувства и свои эмоции. Это как раз то, что я очень берегу в нем, в наших отношениях. Берегу Валю, потому что это — преданная дружба. Очень преданная дружба.
Познакомились мы давно. Почти случайно. Как-то кто-то мне его показал, представил, да так оно все и осталось. Постепенно все ближе, все теплее. Потом я познакомил его с Аллой. Ненавязчиво так. И он начал с ней работать. И по сей день как-то с ней работает. А тогда еще Валя был никому не известен. Но он делал гигантские успехи и, особенно после девяносто первого года, стал очень ярко выделяться в мире моды. Он делал огромные спектакли. В одном из спектаклей я даже помогал ему ставить всю хореографию, постановку. Не режиссуру, а хореографию движений его моделей. Приятный парень, очень. Мне радостно, что я могу назвать его другом.
Да. Я вхож в его дом. Главное, я никогда не видел там такого, знаешь… пустого отношения ко мне. Оно всегда яркое. Валя много сделал для меня. Очень много для меня и для балета. Он чувствует мой характер и образ на сцене, что бывает крайне редко. Потому что все-таки мой стиль уловить не так уж просто. Это, наверное, такая… китч-мода. Не зависящая ни от кого, ни от чего. То есть я могу существовать в каком-то интересном правильном стиле, и вдруг что-то напялить на себя совершенно несуразное. Да! Потому что выглядеть правильно-несуразно очень трудно! Понимаешь? И Валя это тонко чувствует. И мы понимаем друг друга. С ним приятно дружить.
Он образован, он умен. У него хороший вкус. Такой, человек дела. Он всегда берет мои
шоу. И как-то, знаешь… никогда не предавал меня. Когда кто-то мог себе позволить сказать: «Ой, не бери Моисеева в программу, потому что это дурной тон!» — Валя никогда никого не слушал. У него свой взгляд, своя позиция. И это самое главное. И такое же отношение у него к своим программам, к своим исполнителям. То есть уже есть такие люди, которые много лет с ним вместе. И они много лет уже как в одной семье.
И мне очень приятно и радостно от того, что такой человек со мной рядом. Мы с ним были на свадьбе у детей моей подруги Ады Тодт. Я приехал в Америку, и Валя был там. Он тоже большой друг Адель. Он всегда такой трогательный и очень искренне радуется за меня, мои успехи. Это очень приятно…
Вообще, мало кто радуется в нашей профессии. Правильно сказал Гафт: «Никто ни за кого не радуется». Зависть, все время зависть. Скрытая и явная. Мы все в зависти и в зависимости друг от дружки. Ведь мы друг у друга отбираем и популярность, и публику. И так далее, и так далее. А людей, которые радуются за других, не так много. Это большая ценность, которой нужно дорожить. И я дорожу.
А еще я очень дорожу отношениями с Женей Фридляндом. Наверное, я никогда бы не стал Борей Моисеевым, если бы не случай, если бы не встреча с Женей Фридляндом. Встреча с его хорошими мозгами и с его хорошим отношением ко мне. Потому что продюсера для меня было крайне сложно найти. У меня характер совсем не простой. Я требователь
ный, где-то капризный, где-то, может, неуравновешенный. Но всегда честный, в принципе. И Женя Фридлянд понял меня и принял таким, какой я есть. А я тебе скажу, у Жени тоже непростой характер, он сложный человек…
Он дал мне очень много. Во-первых, он дал мне хиты и задал направление. Потому что мне это было необходимо… Мне пора было что-то менять, куда-то двигаться дальше. Потому что танцовщик за пятьдесят — это горе! Ты уже на хрен никому не нужен, не интересен. Моя вокальная карьера, несомненно, его идея. И это уже был настоящий прорыв… Повалили хиты. И тут же в истории моей жизни появился Трубач с «Голубой луной», которая вызвала взрыв интереса ко мне.
А все произошло совершенно случайно, как многое в моей жизни. Мы сидели где-то в ресторане, в «Англетере». По-моему, так ресторан назывался. Мы были на какой-то вечеринке. И сидел Женя Фридлянд, сидел Трубач. И я так, вскользь, говорю:
— Слушай, клевый этот твой Трубач. Нам бы с ним какую-нибудь интересную песню придумать.
Это было лет десять назад — девяносто шестой год. Трубач только появился, начал выступать. Коля Трубач сам эту «Голубую луну» и написал. И пошло-поехало…
Снова пошли все эти темы: педераст не педераст? Почему вы вместе поете? Почему «Голубая луна»? Но это все неважно. Успех был огромный. За рубежом песня стала бы мировым хитом, если бы ее перевели на английский. Вышла бы на Европу… Наверняка! Так что Женя, конечно, дал мне огромный толчок. Теперь он официальный продюсер. И я официально работаю в его компании. Понимаешь, он правильно меня направляет. Что такое продюсер? Человек, способный правильно направить. Правильно развести. Да и я его слушаюсь. Вот его слушаюсь, больше никого. Доверяю вкусу. О’кей?
Также появился у меня и Ким Брейтбург. Композитор, автор всех мегахитов: «Щелкунчик», «На перекрестке двух Дорог», «Звездочка», «Черный бархат», «Петербург-Ленинград»… Да почти всех песен! И практически все песни, которые он написал, стали хитами, стали интересны публике. И Ким Брейтбург тоже появился в моей жизни благодаря Жене Фридлянду. Они много вместе работали. Вместе вели и Колю Трубача, и потом группу «Премьер-министр», другие проекты… Все эти направлений «Народный артист» — это все сделано ими.
Я очень хорошо Знаю Брейтбурга. И он мне близок ио характеру. Это очень ранимый, очень чувствительный человек. Я, разумеется, знаю всю его семью и очень дружу с его дочкой.
Мария… Машка, она такая нестандартная, я бы сказал необыкновенная… Бог ее удивительно одарил. Она необыкновенно наполненная и очень цельная й скромная одновременно. Она всегда пишется со мной на бэк-вокалах. Все, что поет женщина внутри моих клипов, это Машка. Голос у нее удивительный! Но со всем своим талантом, она не преследует цель стать популярной, узнаваемой. То есть такое, знаешь… природное чувство такта и скромность…
Я попал в семью. И в одну, и во вторую. И к Брейтбургу, и к Фридлянду. И для меня уже сейчас не только и не столько важна работа. Важнее мое чувство к ним, к этим людям. Радость от общения с ними. Мое полное ощущение семейности… Понимаешь, в нашем бизнесе главное, насколько доверяешь своей семье. Насколько ты понимаешь свою семью. Что значит для тебя эта семья?
Это люди, которые меня ведут по жизни. А жизнь моя — сцена. Если они не будут меня вести, значит, у меня не будет сцены, популярности, хитов. А если у меня не будет хитов, не будет и интереса моей публики. И что я без всего этого? О’кей? Это очень сложная история. Эти отношения уже не только коммерческие. Они духовные.
Если бы Женя меня не гонял, я бы, наверное, не купил свой дом, который дико люблю. Так бы все эти деньги и превратились в пепел. Такой разброс! Я бы еще купил миллион тряпок. Вот их у меня «мало», в кавычках мало. Две гардеробные. Одна в Барвихе, другая, такая же, в Москве. Так же заполненная. Понимаешь? Я бы просирал все. Все в никуда. А он заставляет меня как-то готовить себе будущее.
И это очень для меня важно. Он участвует и в одном, и в другом, и в третьем. От меня никакой помощи никогда не принимает. Я часто ему говорю:
— Жень, давай, может быть, тебе помочь? Может быть, в смысле чисто финансовом?..
Нет! Он старается этого не делать. Что тоже огромный плюс. Понимаешь, да? Не просто человек играет, там, в твою историю, напоказ… В наших отношениях нет корысти. Это очень радостно и приятно…
Ну и отдельная тема — это Сережа Горох. Мы познакомились очень давно. Я тогда уже работал у Пугачевой, и он пришел на ее концерт. Ему было лет четырнадцать… А когда после Америки я вернулся в Москву, то встретил Серегу Гороха в концертном зале «Россия». Прошло девять лет, то есть ему уже было двадцать три! Да! Взрослый парень. К тому времени он уже тоже выступал на сцене и имел свой номер. Мы стали часто работать вместе, в одной программе…
А кроме того — он сам из Вильнюса. Это нас очень объединяло. Наверное, какая-то ностальгия по тому времени, воспоминания… Это тоже нас сблизило. И мы стали общаться, дружить… Наверное, самая главная фишка — в том, что мы могли в любом месте, при русских людях, в Москве, говорить по-литовски, понимаешь? То есть обсудить все, что было нужно, — подставы, или какие-то еще, там, истории… Можно было перекинуться словами и с ходу понять друг друга. Я как-то внезапно почувствовал, что он не будет лишним в моей жизни. И не ошибся…
Он очень помогал мне. Он занимался и билетами, и концертами, возил режиссеров в залы, где я выступал. Приглашал каких-то там актеров. А еще я всегда получал от него всю нужную информацию! Он помнит и знает все. От начала взлета моей карьеры до сегодняшнего дня. Помнит, как собирались деньги на первые концерты, как я ходил по миру и делал себя, делал свой бренд. На взлете со мной были Серега Горох и Сергей Савельевич Петров, который являлся моим режиссером. И мы вместе вошли в этот высший эшелон, в первую десятку мегастар поп-музыки. Горох и Петров. Петров и Горох. Мы ничего не понимали и были полными лохами в этом деле. Мы разбрасывали деньги направо и налево. Но когда мы начали уже по-настоящему входить в этот мир, в этот вагон первого класса, мы поняли, что с баловством нужно заканчивать, потому что все это очень серьезно…
Горох — это серый кардинал моей жизни. В полном смысле этого слова. И если на картине нарисован я, то где-то в стороне, где-то за рамками холста, обязательно стоит Горох. Серый кардинал, в хорошем смысле этого слова, потому что он мне часто напоминает формулу моего существования: «Живи для людей». Даже когда мне плохо или что-то случилось, какая-то обида, он восстанавливает этот баланс, нейтрализует мое смятение, горе, трагедию. Или может встряхнуть, вывести меня из застоя. И в личной жизни тоже. И сцена, и личная жизнь — вот что такое Горох!
Он, практически, властвует надо мной, над моими мозгами. Есть люди, которые владеют полной информацией. Жизненной, финансовой, душевней, духовной. Я думаю, что Горох — это тот самый банк знаний о Б.Моисееве.
У него хорошая фантазия, он очень аккуратен в своей профессии. И основа нашей дружбы и нашей преданности—полное взаимное доверие. Мы никогда и нигде друг друга не опустим, не обосрем за спиной, не вытолкнем, не выбросим из своей жизни. Больше у меня ни с кем таких отношений нет. И, может быть, это даже какое-то зомбирова- ние… Какие-то его идеи…’ Я прислушиваюсь, мне важно, что он говорит. Никого больше я слушать не буду…
Сейчас он мой арт-директор. Но мы уже тоже как родственники. Понимаешь, да? Мы настолько «заплетены» за эти годы… Это уже не дружба. Это уже что-то очень семейное. Он знает, что я буду переживать за него. Я знаю, что он за меня будет переживать. Мало ли что бывает?.. И тогда я чувствую, что я не одинок. И эти отношения приносят мне радость простого человеческого общения.
Но! Иногда, когда ты просыпаешься, приходит и другая радость. Ты спрашиваешь себя, нужен ли ты обществу? Нужен ли ты со своей профессией людям? Что тебя ждет? Какие планы на этот день? Что? Интервью, съемка, что еще там? Вроде бы воскресенье, а день заполнен. Мне радостно от этого. Приезд писателя — тоже радость. То есть ты будешь востребован все двадцать четыре часа. Твой талант, твои мозги, твоя харизма. Это кому-то нужно! Это нужно людям!
Как это все произойдет? Это зависит от децибелов моей радости. Иногда они взлетают а взрываются там, наверху, как салют, доходя до степени счастья, кайфа… Проснулся. Здоровый, красивый. За тобой убирают, за тобой ухаживают. У тебя чистый дом. У тебя приготовлен завтрак. Готовится обед. Готовится ужин… но я не назвал количество персон. Кто придет? Не назвал имена, не сказал, как рассаживать. Это — тоже радость. Понимаешь, да? И уже по барабану, что ты делал вчера. Может быть, сидел в своем кабинете. Он красивый^ он уютный, и ты сидел одиноко, но счастливо купаясь в Мире. В Интернете. Читая все новости. Изучая новые направления. В джазе в танцах, вообще в музыке, в искусстве. О’кей? А может быть, отправлялся в какие-то любовные путешествия. Потому что это — виртуальная жизнь. Интернет. Да. В котором я провожу то небольшое свободное время, то скучное время, когда я не заполнен чем-то. Вот настоящая жизнь замерла, затихла, и я опускаюсь и уплываю в это море, в этот океан. У меня здесь и любовь. У меня здесь и секс. У меня здесь отношения. У меня здесь знакомства. И никто не знает, что я — это я. И я никому ничего не должен. Все это — моя жизнь. Сегодняшний день сегодняшней жизни, сегодняшней моей истории. И настоящей, и виртуальной. Сумасшедший эмоциональный всплеск! Постоянно! И это — радость!
Она бывает выдуманная, напоказ, для других, та которая всегда на твоем лице. А есть радость очень короткая… по времени. Как вспышка, взрыв…. Скорее всего, она и есть — искренняя радость. Выигрываю — радуюсь. А иногда и проигрышу радуюсь. Когда проигрываю в какой-то серьезной игре, опасной игре. Радуюсь, когда проигрываю в хреновом бою. Когда вижу, что вокруг меня ведется нечестная игра, под меня… Тогда я радуюсь, что проиграл, что все рухнуло, что ничего не случилось. Что меня не засосало в тину, где я мог растворить себя в человеке или человек мог раствориться во мне… Я знаю, что потом я бы очень от этого страдал, мне было бы очень больно, понимаешь, да? Я радуюсь, что это рухнет раньше, чем случится. Я радуюсь, что этого не произойдет. Потому что для меня очень важны просто человеческие отношения…
Может быть, децибелы упадут вниз и будет другая радость. Вдруг я не захочу ни видеть никого, ни слышать никого. И тихо, тупо, сухо отработаю интервью, съемку и уйду в другую радость. В радость — в себя. Чтоб покопаться в себе и опять себе что-то сказать. А не трать себя попусту! А может быть, не надо сегодня принимать никого? А может, воскресенье и дано нам всем, чтобы воскресить какие-то
эмоции, воскресить какие-то воспоминания^ То есть воскресенье — это остаться в себе. Не зацикливаться на себе, а остаться в себе для того, чтобы подтвердить и оценить свою значимость, свою жизнь, свою тревогу, свое одиночество. А может быть, почувствовать новые взлеты посреди своей победы. И испытать радость. А чего плакать?
| ПРОЛОГ | ГЛАВА 1 | СЧАСТЬЕ | ГЛАВА 2 | НЕНАВИСТЬ | ГЛАВА 3 | РАДОСТЬ | ГЛАВА 4 | СТРАХ | ГЛАВА 5 | НАСЛАЖДЕНИЕ | ГЛАВА 6 | ВИНА | ГЛАВА 7 | ЛЮБОВЬ | ЭПИЛОГ |
БОРИС МОИСЕЕВ | КНИГА ПТИЧКА ЖИВОЙ ЗВУК | ЧИТАТЬ ONLINE
БОРИС МОИСЕЕВ официальный сайт 